Этот  полковник  Селезнев  приказал  его  посадить  так  глубоко  почти  на  самое  дно  этого  железобетонного  бункера. В  глухой  Сибирской  тайге. Подальше  от  городов  и  селений. Под  охраной  авиации   и  ракет. От  любого  вероятного  посягательства  кого-либо  и  так  на  всякий  случай  от  себя  самих  же. По  приказу  высшего командования  ВКС. Он  теперь  был  его  главным  охранником  и  тюремщиком  здесь  на  отшибе  от  самой  цивилизации.

  Этот  Виталий  Селезнев  отобрал  все  права  у  его  бывшего командира  тоже  полковника  ФСБ  Степана  Геннадьевича  Корнилова. И  теперь  просто  держал  Валерия  Любушкина  здесь  под  присмотром  военных  и  ученых. Так  распорядились  сверху. После  того  как  расформировали  отдел  и  после  того, как  Валерий  впал  в  полное  беспамятство  и  почти  не  приходил  в  себя. А  когда приходил, то  никого  не  узнавал. И  говорил  на  раздвоенном  как  язык  змеи   языке.  Порой, срываясь  в  дикий  смех  и  разговаривая  сам  с  собой. Причем  тот, кто  слышал  его, то  слышали  даже  иногда  два  голоса  общающихся  между  собой. Мужской  и  женский.

  Валерий  стал  реально  и  крайне  опасен  для  всех  и  всего  реального  живого  мира. И  они  не  могли  его  убить. При  всем  желании. Они  пробовали  и  поплатились  за  это. И  теперь  боялись  рецессии  и  повтора  того  ужаса  и  кошмара. Они  просто  его  боялись  и  боялись  того, кто  сидел  в  нем. Они  боялись  выпустить  это  навсегда  наружу. Выпустить  то, что  им  было  совершенно  уже  неподвластно. Не  подвластно  никому. Даже  самому  Господу  Богу. Потому, что  не  принадлежало  этому  миру. Миру  самого  Бога. Но  было  ему  родственником. Причем  близким. И  было  и  жило  в  его  сотворенном  мире. И  могло  только  подчиниться  самому  Валерию  Любушкину.