Домой я вернулся поздно, мы с Розой долго разговаривали, она внезапно свалилась мне на голову, если так можно выразиться. Хоть она и была странной, но она нравилась мне. На прощанье она снова одарила меня своими колючим поцелуем. Вот таким абсурдным образом, я начал влюбляться в такую же несуразную личность, как и я.
Дом встретил меня своим мраком и холодом, а также перевернутой книгой, которая лежала в углу комнаты. Почему-то я начал думать, что история, описанная в этой книге, это моя прошлая жизнь. Эта мысль с каждым днем все больше и больше преследует меня. И каким-то странным образом, как только я беру в руки эту книгу, желание читать ее сразу же отпадает. Но сегодня я все-таки решился прочесть хотя бы одну главу или параграф, как она там называется. Открыв окно и закурив сигарету, я начал читать.

«Параграф 4: Порхая в небо. Уже прошла неделя, и за все время Лилия ухаживала за мной. Она готовила и убиралась, когда озноб скручивал меня по вечерам. Из-за той ночи на кладбище я очень сильно заболел и чуть ли не решил, что скину концы. Но все-таки болезнь мало-помалу начала отходить, и к концу недели я уже мог свободно ходить и заботиться о себе самому. С Лилией что-то явно было не так, у меня такое чувство, будто она скрывает от меня кое-что неизвестное. Да и с другой стороны она имеет полное право иметь тайны, ведь я не являюсь для нее никем. Я не знаю, что теперь дальше будет. Лилия сказала, что она уже числится мертвой, каким-то образом в ту злополучную ночь полиция нашла в доме труп ее отца и ее саму – мертвой. У Лилий есть даже своя могила на том кладбище, по ее словам, она сама видела надгробие несколько раз, когда сбежав от своих похитителей, она навещала своего отца. Так уж получилось, что я единственный человек в ее жизни. В этот день погода была самой обычной. Никаких особенностей, а просто еще один солнечный осенний день. Мне надоело все время лежать дома, и я предложил Лилий проехаться немножко по городу. Я сказал ей выбрать один мотоциклетный шлем из шкафа у меня в комнате, так как я каждый сезон покупал себе новый шлем, у меня собралась очень нескудная коллекция. И пока она выбирала себе шлем, я быстро забежал в комнату отца и, наклонившись под кровать, вытащил отцовский пистолет из сейфа. Это была итальянская беретта, которую отец держал у себя для самообороны. Быстро запихнув пистолет себе за задний пояс, я вышел на улицу. Она стоит и ждет, уже в своем пальто, на котором я провалялся в первый день знакомства. Лица под черным визором шлема не видно, длинные волосы похоже собраны в пучок, она свесила их из-под шлема. Она выбрала мой самый первый шлем, темно-бордовый, на котором с внутренней стороны есть надпись: «Храни Господь лихую душу». Я вспомнил мою самую первую поездку на мотоцикле, не считая учебный мотоцикл, а именно тот, который я купил и тотчас же прокатился. Это было прекрасно, чувствовать себя свободным от бренности пешего бытия; я ехал и ехал, пока не выехал из города прямо в горы. Я кружился на серпантине, а перед глазами был кровавый закат, который будто бы выжигает душу, если на него пристально посмотреть. Я отпустил руль и развел руки, предаваясь всем телом и душой встречному ветру. Когда рядом, порхая пролетела стая птиц, – вот тогда-то я и почувствовал себя свободным и счастливым. И оттого таким слащавым мне тогда показалась моя жизнь, и таким же мимолетным, как это ощущение живительной свободы. Девятнадцатилетний юноша, который мчится сквозь горный серпантин, а на шлеме у него надпись: «Храни Господь лихую душу» – я так и жаждал вспорхнуть в огненную зарю и исчезнуть, сгореть и раствориться в солнечных лучах словно греческий Икар. А почему бы и нет? Мне пришла мысль показать Лилий тот самый серпантин и закат, благо время сейчас половина пятого и до заката мы с лихвой успеем.Это очень странно иметь рядом молчаливую спутницу, она будто понимает тебя и без слов. Когда я наклоняюсь всем телом на поворотах, она тоже без боязни склоняется вбок, такая слепая и безотказная вера в человека не может так легко построится, но она мне верила. Мы прибыли на место через два часа и без особых происшествий. Мне было приятно вновь освежится прохладным ветром, который дует навстречу. Приехав на место, от которого можно было увидеть весь город и смог витающий над ним, мы увидели красный закат. Не такой, который был в моих воспоминаниях, но все же вид был красивым. А оттого, что листья деревьев были золотистого цвета и они опадали время от времени, было довольно-таки красиво. Трава и кусты были иссохшие и такие же янтарные. Мы встали под деревом и смотрели на осенний закат, а город казался нам таким далеким и в то же время столь граничащий к нам, что возбуждает сознание. Ее волосы были распущены и с каждым мановением ветра они качались в такт. Момент, вот истинный момент безмятежности и спокойствия, каждой частицей себя я чувствовал, что наконец в течений долгого периода в ее душе царит спокойствие. Дует ветер, осыпая нас желтыми листьями дерева, под которым мы сейчас стоим. Я чувствую ее руку в своих, такие холодные и замученные, но она улыбалась. Пронзительно и с такой благодарностью она смотрела прямо мне в глаза. И улыбалась, без тени грусти в глазах и печали. «Спасибо» – было написано в ее блокноте, которую она показала мне. Сколько бы я не старался, но я все же не смог устоять – я поцеловал ее. В тот день она была прекрасной, как сам ангел переживший все мучения несчастных и отрешенных. Ее хрупкие руки обвили мою шею, всем нутром я чувствовал, как она счастлива в этот момент. И то же самое испытывал и я. Мы подарили друг другу душевное спокойствие, которого так не хватало нам столь долгое время. Стояли мы под листопадом, пока солнце, не скрывшись за горизонтом, окончательно не исчезла и день не начал смеркаться. Обратно мы приехали к десяти часам, и, подъезжая к дому, я заметил некую странность. Дело в том, что я четко помню, как оставил включенным свет в моей и в отцовской комнате. Я просто хотел, чтобы они были включенными, но сейчас во всех комнатах дома царил абсолютный мрак. Я оставил Лилию и мотоцикл поодаль от дома, а сам, перепрыгнув забор, направился к дому. В руке держал отцовский пистолет, полностью заряженный и отполированный он был готов отбирать жизни. Сердце вновь стучит в висках, и я невольно вспомнил то утро на кладбище. Опять приходится прибегнуть к силе, но в отличий от того дня, сейчас я полностью здоров и в самом пике своих сил. А может это все мне мерещится, и я сам путаюсь в том, включал я свет или нет. Так я размышлял, пока шел в сторону входной двери. Вот я дошел до двери и все-таки я был прав: входной замок сломан и дверь немножко приоткрыта. Только я хотел ее толкнуть и пройти в дом, как она тут же открылась и из темноты дома выскочил человек, но сразу же натолкнулся на дупло направленного в него самого пистолета. Он застыл и посмотрел, как мне показалось тогда, прямо мне в душу. По его виду сразу было видно, что на руках этого человека не одна погубленная жизнь, он был очень холоден и мрачен, что меня самого немножко начало труханить, хоть я и был в превосходном положений. – Ну, здарова, Рембо на мотоцикле, – сказал он точно так же хищно оскалившись.»