В семнадцать лет Алекс уговорил отца отпустить его в поездку по известным музеям Европы, а в довершение с легкостью поступил на отделение египтологии археологического университета. Он самостоятельно стал учить арабский, который мог пригодиться во время путешествия по Египту, в которое он планировал отправиться после окончания пятилетней учебы. Преподаватели души не чаяли в начитанном и трудолюбивом студенте, а сокурсники постоянно издевались над таким скучным и увлеченным наукой парнем, даже стали его называть «Лекса», сокращенно от выдуманного «Lectorium Suprima Aleksandrea».

Будучи еще первокурсником, на одном из практических занятий он делал доклад по амарнской скульптуре, как вдруг кто-то из аудитории выкрикнул:

– Смотрите, а Нефертити-то как на Лексу похожа!

– Ага! Наш Лекса – это реинкарнация царицы! Ха-ха! Только не помнит, кто он на самом деле!

– Эй, Нефертити!

Студент спокойно закончил свой доклад, несмотря на громкий хохот сокурсников. А на следующий день на стене в коридоре висел огромный портрет Райнера в стиле знаменитого бюста. С тех пор к нему прицепилось новое имя – «Нефертити». Даже преподаватели между собой стали так его называть, чтобы выделить из нескольких однофамильцев, учившихся в университете. Прозвище «Нефертити» было намного интереснее «Лексы», поэтому Алекс решил соответствовать ему и внешне: отрастил и без того длинные волосы почти до пояса, перекрасил в черный цвет. Его руки стали украшать металлические и бисерные браслеты – точные копии древнеегипетских, на шее на короткой цепочке появился амулет Джед-Анх из золота и цветного стекла. И все это необыкновенно сочеталось с черной водолазкой и такого же цвета узкими кожаными брюками. Так Алекс ходил уже не только в университете, но и дома, чем изрядно стал раздражать отца – приверженца делового стиля в одежде. Райнер-старший несколько раз пытался серьезно поговорить с юношей о внешнем виде, но всегда останавливался и переводил тему разговора, представляя, как уже взрослый сын уходит из дома, чтобы стать независимым от родительской опеки, а Фридрих так боялся остаться на старости лет в гордом одиночестве.