Но чудовище нельзя контролировать. Я буквально слышу, как его дикое сердце стучит с каждой секундой все быстрее.

— Неожиданно, Эстерли. Я знаю, ты всегда любила особенные игрушки, но этот… — ухмыляясь, он хочет погладить его по голове, но чудовище вскакивает с места и полосует его когтями по руке. А потом — мгновенно в оборонительную стойку. У меня холодеет в груди. Как туман. Как стоячая вода подо льдом.

Я хочу крикнуть ему: «не трогай, не трогай, он мой!», но язык прижат к нëбу.

— Он слишком темпераментный, — шипит он, разозлившись и с ненавистью глядя на моë чудовище. — Его нельзя здесь держать! На что ты надеялась — что он станет ручным? Что он станет твоим милым зверьком? Как в твоëм духе, Эстерли.

— Но он… — я начинаю говорить, но чудовище внезапно оборачивается на звук моего голоса, его глаза вскидываются на меня — и мне кажется, я слышу, как он взвизгивает своей живой, вздымающейся грудной клеткой.

Во мне ураган — прямо как в ту ночь.

Я слишком поздно замечаю, что Он вводит какой-то шприц в его здоровое плечо.

Я кричу, бегу, спотыкаюсь, но уже поздно.

— Чудовище надо убить, Эстерли.

Слëзы катятся у меня по щекам водопадом, и рыдания рвутся сквозь грудную клетку — но даже сейчас не проходят. Я в этой клетке навсегда.

Чудовище в один миг обезумело. Оно взревело, взметнулось и оттолкнуло меня от себя. Его глаза почернели. Оно закружилось по комнате.