Это ужë всë было неправильно. Мелодия звучала обречëнно.

Когда я приделываю к нему железное крыло, он смотрит с такой горечью, словно потерял друга на войне. И мне самой становится горько.

Я никогда не была на войне, но у меня такое чувство, что у меня что-то отняли.

/

У чудовища такое сильное и громкое сердце, которого никогда не было у меня.

Когда я зашиваю его раны, латая его механизмы, смешанные с механизмами роботов, он внезапно прикладывает мою холодную руку к своей груди, и я чувствую его: горячее, дикое, шумное. Сумасшедшее.

Он выдыхает и замирает, вдруг затихший и такой инородный — как та золотая точка среди чëрного неба.

Как случайно залетевшая сюда частичка другого мира. Стоит на неë дунуть — улетит.

Мне стало страшно, что она всë-таки улетит.

Широко раскрыв глаза, я смотрю в его золотые, и снова это чувство:

что нам не нужен один язык,

чтобы понять друг друга.

/

Я была очень осторожна и методична, но, видимо, — недостаточно.

Моя мастерская захвачена им — мастером с серыми глазами. Он с любопытством осматривает всë, а я чувствую напополам с нарастающим ужасом иррациональный гнев — он вторгается, вторгается, он не должен здесь быть, как он посмел, я его ненавижу…

Эта его насмешка смотрится на лице знакомо.

— И вроде всë безобидно, да, Эстерли? Если бы не…

Он убирает ширму, за которой прячется чудовище. Я вскрикиваю.

Нетнетнетнет.

Оно не спит.

Оно уже настороженно сидит, приготовив железные, обновлëнные когти к бою. Оно рычит, оглядывается, и если бы я могла умолять его ничего не делать — я бы умоляла.