Хоук: Я не знаю, что вообще смогло бы предотвратить это. Разговоры о моих мыслях уж точно не смогли бы. А учитывая их характер, я бы и не стал ими ни с кем делиться.

Байрон: Твой отец говорил, что он и не осознавал, как тяжело тебе приходилось. Он думал, что ты просто застенчивый, такой же, каким он был в свое время. Как ты думаешь, признаки твоей ненормальности можно было увидеть?

Хоук: Нет, я так не думаю. Потому что у меня были мысли, фантазии, но никаких внешних проявлений за этим не стояло.

Байрон: Ты неплохо научился держать все в себе?

Хоук: Да, я держал все в себе и никогда не 

рассказывал о своих эмоциях и мыслях кому-либо.

Байрон: Но ты же знал, что в конце-концов твой отец начнет спрашивать себя о том, что он мог сделать, каким образом он мог не допустить этого, предотвратить те ужасные действия, которые совершил его сын.

Хоук: Я это понимаю. Просто меня злят люди, которые думают, что у них есть какое-либо право винить в произошедшем моих родителей. Никто не имеет прав на это, потому что данные утверждения ошибочны. Мои родители не имели понятия о том, чем я занимался, о чем думал. Все эти напрасные обвинения очень раздражают меня.

Байрон: Твой отец проявлял интерес ко многим факторам, которые могли бы положить начало твоему безумию. Начиная от медикаментов, которыми пользовалась твоя мама во время беременности, от ссор в семье и заканчивая наследственной предрасположенностью к насилию и девиантному поведению. А ты как думаешь?