Молодой с боязнью оглядывает тела. Его ошарашенный глаз бегает по сцене, тело превращается в горбатый камень, деревенеет, и будто по примеру сестер превращается в косую статую. Старик продолжает осматривать тела, что покоятся в белоснежном мраморе.

С: Ее покоем был огонь – я кормил ее с руки этим лакомством. (Руки подсвечиваются от пламенного света огнем. Он поднимает их к небу, будто показывая, как давным-давно он подсаживал свою сестру к выходу.) Теперь она пограблена заживо! Цвет гаснет… Кости чернеют в прожилках серого мяса… Покажи мне ее!

Ю: О ком ты? (Молодой прищуривает глаз и не спеша отступает к краю сцены. Голос дрожит, а на губах играет хитрый оскал.)

С: Покажи среди этих свою. Что принесла с собой она? Каким цветом раскрасила полотно мира?

Ю: Все то, что видишь сейчас на мне – слезы и горесть, маниакальную истерию. Моя новая одежда уже порядком запятнала мою честь. (Он прыжком слетает со сцены и уже собирается уйти глубоко в зал, как резко поворачивается и начинает кричать старику.) Не трогай заклеймённую!

Старик тем временем осматривает грубо вырезанных их мрамора девушек. Он начинает чуть крошится, и слой покрытия становится все тоньше. Старец замечает ту, у которой вода скопилась на волосах и губах. Между ног у нее расползается свежее пятно крови.

Старик, нахмурившись, просит молодого подойти.

С: Когда это кровь стала символом истерии? Живая материя в больном разуме не уживется…