Маму ещё спала. Она тихо посапывала, сквозь мирное дыхание иногда пробивались стоны боли. Я нежно потряс её и помог облокотиться на стенку. Молча стянул окровавленную кофту. Зрелище было печальным, рваное пулевое отверстие в боку, пуля прошла навылет. Кровь давно перестала идти, только капли стекали по животу. Вокруг раны всё посинело и опухло. Я будто завороженный прикоснулся к ране, на пальцах остались темно красные отпечатки.  

Придя в себя, стал осторожно обматывать живот лоскутами ткани. Каждое прикосновение отдавалось сдавленным стоном. Худо-бедно закончив перевязку, перевёл взгляд на неё. Некогда пухлые губы посинели и истончились, щеки впали, подбородок стал острее, ярко-зеленные глаза потускнели и смотрели в одну точку, будто не видя. Некогда пышные светлые волосы, под тяжестью грязи, спускались на лицо и больше напоминали солому. При тусклом свете свечей особенно заметна призрачная бледность. Мама была обескровлена.  

Комната потихоньку прогревалась. Тепло сделало своё дело, я почувствовал, что больше не могу держать глаза открытыми. Закинув ещё пару палений в топку, забрался к маме и осторожно её приобнял.  

Заснуть сразу не получилось. Живот крутило от голода, хотелось пить. В голове кружилась кавалькада мыслей.  

«Всё случилось в сентябре, начинался новый учебный год, третий в моей жизни. Но из-за болезни я сидел дома.  

В тот день, я, как и всегда играл в гостиной, неожиданно в комнату вбежала мама с телефоном и попросила переключить канал на новости. В передаче солидный седовласый мужчина, с тревогой в голосе, рассказывал о каких-то массовых беспорядках на улицах. Я не видел всей картины, но слова: люди, толпа, массовые смерти, ещё надолго засели в голове. Мужчина заканчивал экстренную передачу с выступившими за очками слезами, его последними словами было «Храни вас господь», затем эфир прервался.