Люди всегда желают большего, конечно оттого, что не ведают масштабов вселенной и как маленькие дети желают измерить глубину реки, желают измерить глубину пустоты, или космоса, или бога, словом все пределы того, у чего нет никаких пределов. Знай об этом люди, не было бы и игры. И хвала иль богу, иль богам в том, что однажды надобность в этом отпадет. Потеряв, конечно, и шарм того, когда актер забывает, что это лишь игра. Но миру нужно будет нечто новое, как новоизобретенное блюдо, когда душа говорила бы телом а не тело душой. Но это все потом, потом. А я о пышных расшитых платьях, камзолах, о самом горении шоу (боже, какая скукота и спасибо вам, упаднические предки за Танец, приведший в движение даже утомительно висевший тогда канделбр в том злополучном зале)

Князь захотел обладать своим сокровищем до конца жизни, до конца времен. Как же удивительно зло мечта его в конечном счёте сбылась. Но тогда, у резных ворот, обхватывая ее тонкий стан, он уже думал как избавить себя от внимания и опеки своей материально состоятельной опекунши, которая в свою очередь избавляться от него не желала. Не желала хищно, вплоть до огласки их тайны перед своим мужем, что, конечно же, погубило бы ее брак, но и погубило бы жизнь князя. Любящим сердцем еще он не думал об этом. В роковой час (а он должен был настать по законам этой игры), когда Мария была у него, слуга доложил о прибытии той самой хищной и уже низверженной. Вы удивитесь, но Мария знала о ней и в свою очередь, своим любящим сердцем видела лишь весь ужас бедствия и нищеты заставившего его идти на подобное. Она заперлась в комнате для гостей. И место их любви уступило чужое и чуждое отчаянье старения и губительной дане моде, утешение аляповатых, наводящих тоску, амбиций.