Она бледнеет, бросает на потупившегося Ахиллеса взгляд, полный бешенства, но не затевает разбора при Хироне, кивает коротко и сдержанно и уходит прочь такой походкой, от которой Ахилессу нехорошо. Он знает, что будет, когда Хирон уйдёт.

            Сначала будет крик о том, что Ахиллес не упражняется, что, конечно, совсем не правда. Ахиллес уже заразился мечтами матери и грезит сам о будущей славе, и упражняется до прихода Хирона каждый день.

            Потом будут слёзы о том, что Ахиллес разбивает бедное сердце своей матери, которая всё ради его будущего оставила, и даже от мужа ушла, дабы тот не смел дурно на сына влиять.

            Затем последует причитание о том, что Ахиллес хочет своими выходками свести её в забытьё и совсем лишить сил, и не помогут здесь не восклицания, ни мольбы Ахиллеса, ни попытки к оправданию…

            Закончится всё это суровым приказом заниматься усерднее и наказанием: никаких прогулок. И если к занятиям Ахиллес привык – одним больше, одним меньше, то прогулок действительно жаль. Они доступны ему всего раз в неделю, на пару часов, но священны для Ахиллеса! Никакого занятия, никакого Хирона, никаких мечтаний матери, лишь Ахиллес на прогулке с верным и единственным другом своим Патроклом, единственным, как кажется Ахиллесу, кто ценит его не за умение владеть мечом.

            Ахиллес не получал таких прогулок уже три недели, и рассчитывал, что в эту получит долгожданную награду за труды, но по удаляющейся спине матери он понимает, что прогулка снова отложена.