— Да ладно, заткнись.

— Я те когда-нибудь суну, Багарчик, штырь в печенку.

Багар скривил рот.

— Сунешь, сунешь. Потный, давай, поднажми, родной! Догоняют же!

Фаммиот обливался потом, лихорадочно переключая режимы.

— Дрова кончаются! – сказал он, бросив взгляд на приборы. — И банка наша на пределе! Небось, гайки уже по всему космосу разлетаются.

На экране, который уже пошел полосами из-за перегрузки, патрульный крейсер приближался, вырастая на глазах. В рубке запахло паленым пластиком. Все четверо теперь лежали, прижатые к креслам, распластанные перегрузкой. Меллип, вцепившись побелевшими пальцами в кресло, испуганно смотрел то на Багара, то на Фаммиота, то на Гныша.

— А мне пофиг, — сказал старик и закашлялся. Ускорение придавило его к старому, поломанному креслу. – Пусть догоняют. На рудниках быстрее сдохну.

Корабль сильно трясло. Багар, напрягая все свои железные мускулы, с трудом наклонился к Гнышу.

— А мне вот, Гнышочек-мешочек, жить хочется, представь себе! А заодно и вас, дармоедов, хочется накормить, обуть, одеть и напоить, когда руду сбудем…

— А что там, на рудниках? – спросил Меллип, но ему никто не ответил.

— Где там псюки? – спросил Гныш слабеющим голосом.

Фаммиот со своего кресла с трудом взглянул на экран.

— Дров еще на минуту хватит. Потом всё.

Старик опять зашелся в сильном кашле.

— Мужики, это самое… Всё беру на себя. Мне все равно кранты пополам с узорами… Кха-кхе-кхе… Валите все на меня, короче. Пацан наш только жить начинает. У тебя, Бага, дочь. Фаммиоту тоже рано на нарах гнить… Вам по году-два от силы. А мне, в принципе…