Они, эти люди, продолжают таскать ящики и говорят что-то на непонятном языке, мы не учили такие буквы, не знаем таких слов. Эти слова, они громкие, резкие и холодные. А еще эти пауки на рукавах.

Дед Матвей! Куда он подевался, куда мог уйти, на одной-то ноге, со своего любимого крыльца?

Я хочу спать, я хочу есть. Зачем эти люди завязывают нам глаза? Темнота. Чернее, чем кресты на самодельном календаре тети Тани. Может, все закончилось, и нам устроят пир, и мы будем играть. Но как они не понимают, что играть на голодный живот совсем не весело.

Я спрашиваю у тети Тани:

—Это игра?

Дрожащим, тихим, как будто не ее голосом она отвечает:

—Да.

Когда мы играли с тетей Таней, она долго объясняла нам правила, а из-за таких, как Сережка, приходилось повторять по несколько раз. А тут играть начали, а правила никто не сказал. Тихо-тихо. Вот сейчас кто-то хлопнет в ладоши и громко крикнет: «Игра началась»! Но пока тишина.

И вдруг, как гром, незнакомое слово: «Фойа!»

Хлопок, еще хлопок, еще один, еще, и свист, и треск разорвали тишину. В глазах темнота. Слышу, все побежали. Вздохи, визги, крики. Что это за игра? Крики какие-то не веселые. Страшные крики. И никто не смеется и не дразнится.

Летом мы играли в жмурки. Мне завязывали глаза и раскручивали в разные стороны. Пока крутили, все шикали и молчали, но стоило мне растопырить руки пошире, зарычать, как медведь в лесу, и начать охоту, со всех сторон начинали раздаваться радостные визги, и смешки, и обзывалки.