Молчишь? Молчи…

(Отворачивается. Теперь снова смотрит на Максимилиана)

Ты прости меня, ладно? Прости, что обманывал тебя. Обманывал вас. Я не был сторонником террора и стремился к благу. Я лгал, чтобы спасти. И тот Лион… я не желал, чтобы лилась в нем кровь невинных, потому и лгал. Лгал!

 Мы ведь хотели одного и того же – закона, порядка, справедливости, равенства – равенства прав и счастья! Но вот оно – скорбное и пришедшее.

 Вот оно – настоящее.

(Слегка отворачивается от Робеспьера, снова к Сен-Жюсту).

Ты не помнишь, но мы начинали весело. Ах, как весело мы начинали! Как верили, какие мы были…другие? Нет. Не другие. Прежние. Просто в других обстоятельствах.

Ты всегда говорил, что человек сам властен над своими обстоятельствами, но ты молод, ты навсегда теперь молод. А я старше. Я умею не возражать. Я всегда это умел. Я подстраивался, скрывался, но хватит ли у кого-нибудь духу, чтобы обвинить меня?

 Не хватит. Со мной уже сделали всё, что могли сделать.

Бог не дал мне здоровых ног…и вам не понять этого, вы легко бегали к трибунам, взбегали по ступенькам, а  я мог только подсмеиваться над самим собой, чтобы не разрыдаться от этой несправедливости. Помните все мои: «сегодня я обращусь к вам с места»? это мои слезы.

Революция не дала мне жить до старости. Что ж, это роскошь, а я против нее выступал.

Слуги революции не дали мне достойно умереть. Они швыряли меня, как куль с мукой, это их забавляло…  ну не мне теперь судить это.