Ты прости меня за это…за то, что говорю о том, чего вы не слышали. Говорю так прямо и откровенно. Я всё поражаюсь судьбе, что привела меня к тебе и оставила подле тебя даже в конце. От нас теперь нет жизни и лишь память о нас живет. Такая разная память!

(Снова меняет положение, кресло, скрипя, поворачивает Кутона к Сен-Жюсту)

Луи, ты был молод. Моложе нас. Деятельнее нас. В тебе кипело столько пламени, и так ты был неутомим, как может только быть неутомима молодость… как может быть неутомим настоящий революционер, который, как известно, и не должен найти смерть в старости.

Революционер, ушедший в чахлом возрасте – это плохой революционер…

(Не поворачивая кресла, лишь поворачивает голову слегка, чтобы краем глаза увидеть большой бюст Жана-Поля Марата, стоящий особняком от многих, и имеющий также большой размер, без труда угадывающийся)

Слышишь, Марат? Ты засиделся! Ха-ха. Та девка, слава её глупости, слава её безрассудности – увела тебя от нас.

 Впрочем, ты не ушёл. Символ, мученик, трагик! И сколько уважения к тебе проснулось вдруг в людях? И сколько запылало в них горечи с твоей смертью? Уж не этого ли ты добивался, а? на тебя так похоже… ты жил в мучениях, тебя съедала боль твоих недугов, тебя страшила подбирающаяся немощь…может быть, ты всех обманул?

Может быть, та девка была из тех, кто исповедовал твое учение? А? слишком удачной выпала твоя смерть! Слишком много она позволила!