— Я? Я готовлю эти… схемы для учебных занятий по тактике… во вторник будут проходить.

— Успеешь. Там же на ватманах начертить схемы. Делов-то… Вот что, Андрюха, — Тетерин сознательно перешёл на доверительный тон, —  давай, возьми сейчас у меня в кабинете две гирьки, в углу стоят. Покрась их золотой краской… ну, наведи бронзовую пудру, ты же умеешь… И, самое главное, на одной через трафарет напиши красиво «Архангельск 1987», а на второй «Чемпион войск ВВ 1988 год», вот как.

Тетерин, улыбаясь, смотрел то на Сергеева, то на портрет Брежнева на стене. На лбу покойного генсека было крупно написано фломастером «Застой ацтой».

Андрей Сергеев погрустнел. Идти в штаб и тащить обратно две гири двухпудовки не хотелось.

— Что, Андрейка, приуныл? Давай, шевели батонами! Я перед командиром про твой отпуск в сентябре поговорю! Ты же хороший солдат, сознательный, да?

— Так точно. Сейчас сделаем.

— Да, Антипова возьми. Шерочка с Машерочкой, деятели клубной культуры, ха…

Тетерин направился в казармы. Над плацем стоял просто невыносимый зной. Казалось, что асфальт проваливается под каблуками сапог. Майор напевал «Лето… я изжарен, как котлета. А в магазинах нету «Дэты» и трам-пам… в почёте доноры у нас!» Ему нравились музыканты ленинградского рок-клуба. В текстах Гребенщикова он искал скрытые смыслы. Казалось, что они есть. Их не могло не быть в песнях такого человека. Много позднее Тетерин понял, что он ошибался.