Так или иначе, но Азазель оставался предан Люциферу, и готов был даже ступить в Ничто, если тот попросит. Однако эта преданность отзывалась необходимостью: Азазель должен быть всегда открыт мыслями к Люциферу или быть в пределах доступности к хозяину. Это порою раздражало. К тому же Люцифер не отличался тактичностью, и врывался в сон, в размышления и даже в минуты напряжённой работы, вторгался в мысли, требовал, спрашивал, шутил.

            И один только день, вернее, одна ночь и следующий за нею день освобождали Азазеля от этой власти. Пусть ненадолго, но он выбирался на полную свободу и дышал, ходил по улицам людского мира, вглядывался в лица.

            Разумеется, речь о Сочельнике и Рождестве. В эту ночь и в день у Люцифера портилось настроение. Из года в год, из века в век, как родился этот младенец, Люцифер не знал покоя, и всё силился понять то, чего не был в силах понять: почему люди выбрали младенца, а ещё хлеще – человека, пусть и полукровку, в свои защитники?

            В ночь перед и в сам день Люцифер не трогал Азазеля. Он не появлялся на совещаниях. И сам не затевал их. Он исчезал (может быть и впрямь исчезал) из всех ветвей и плетений Подземного Царства, не ел, не пил, не говорил ни с кем из демонов и не попадался на глаза. Кое-кто из демонов, особенно из новичков, выдыхал, полагая, что владыка Подземного отправился на отдых или смягчился, но это было глубоким заблуждением: проходил Сочельник, проходил день рождества и Люцифер появлялся и спрашивал, крепко спрашивал за всё, что не было сделано за период его отсутствия и за все совершённые промахи. Именно поэтому высшая знать демонов предпочитала не замечать того, что хозяина нет. Он появится, совсем скоро, и тогда держись…нет уж, лучше сделать вид, что он по-прежнему есть и может явиться в любую минуту, и свои легионы также держать в этой мысли!