Дальнейшее развитие событий в памяти Акулинина отложилось не совсем ясно. Вроде бы зашли они в какой-то пенал с узким проходом, а по сторонам от него — скамейки, на которых сидели редкие в это позднее время люди.

     — Бабусь, двинься! — рявкнул его спутник. — Дай прилечь утомленному водкой пришельцу.

     — Я дедушка, — сказала бабушка.

     — Это обнадеживает… Романтично даже. Хотя мне без разницы, — ответил алкаш-пришелец, рухнул на скамью и тут же захрапел.

     А потом пришел туман, заволок все вокруг: бабушку-дедушку, храпящего мужика… Все исчезло.

     Проснулся Акулинин от мерного потряхивания и прямо перед собой увидел звезды.

     — Летим! — с восторгом воскликнул он. — К Альдебарану летим!

     — Не преувеличивай, — охладил его восторг четвертый пришелец и оскалился, блеснув всеми имеющимися у него в наличии восемью зубами, половина из которых были золотыми. — Едем мы. На электричке. И что тебе этот Альдебаран дался. Вот сейчас сойдем на станции и повалим в Кирюшкино.

     Акулинин оторвался от окна, сквозь которое наблюдал за звездами, и осмотрелся. И правда — электричка. Вагон, слегка освещенный опрокинутым совиным зрачком сиреневого лампиона. Только почему-то между скамьями привинчен столик, как в плацкартном вагоне, а на нем стоял ночной вазон, в котором злобно плескалась золотая рыбка и посылала всех куда подальше и во всех направлениях, ненавидяще пялилась слепыми глазами на окружающих, поворачивалась кверху пузом, словом, вела себя бесстыдно. Главным же объектом ее нападок был он — Акулинин, в которого часто и с удовольствием плевалась, стараясь при этом попасть ядовитой слюной в его левый глаз, правда, надежно защищенный стеклом с сильной диоптрией.