На станции Радофинниково поезда останавливались два раза в сутки. В час ночи поезд, следовавший из Ленинграда в Новгород, делал остановку на одну минуту. И еще на одну минуту в пять часов утра останавливался поезд по дороге из Новгорода в Ленинград. Все остальные поезда пролетали мимо и пассажиры, даже если не спали, вряд ли замечали станцию, промелькнувшую в окне и исчезнувшую за поворотом.
Для местных жителей железнодорожная станция была одним из двух мест, где можно было культурно отдохнуть после работы. Молодежь обычно собиралась в клубе, где после танцев регулярно проходили массовые драки. Люди посолиднее – женщины и мужчины, мамочки с детьми, все нарядно одетые, собирались около станции и ждали девятнадцатичасового фирменного экспресса, который ежедневно проносился мимо станции не сбавляя скорости.
Освещенные окна сливались в одну яркую полосу, и когда поезд уже исчезал вдали, еще какое-то время казалось светится воздух. Народ, собравшийся минут за двадцать, проводив взглядами поезд, еще несколько минут стоял, а потом не спеша расходился.
Население леспромхоза Радофинниково состояло в основном из потомков граждан, нежелательных для проживания в больших городах и высланных в свое время на «101 км».
До конца 1970-х годов в поселок не вело ни оной проезжей дороги. Кроме поездов железной дороги между Ленинградом и Великим Новгородом с внешним миром леспромхоз связывала узкоколейная железная дорога. По одной из веток длиной около 25 километров можно было добраться до шоссе, по которому ходил автобус до Тосно. Вот, пожалуй, и все.
Поселок Радофинниково жил на рельсах. По всем улицам были проложены ветки узкоколейки.
Начинаясь у большой лесопилки, рельсы разбегалась во все стороны по поселку, по каждой улице, уходили в лес к многочисленным делянкам, где заготавливали лес. Рельсы пересекались между собой, заходили во дворы. Практически в каждом хозяйстве была собственная дрезина. Это были дрезины на металлических или на деревянных рамах, дрезины с рычагом, который приходилось дергать взад-вперед – быстрее дергаешь, быстрее едешь, дрезины с педальным приводом, как на велосипеде и даже тандемы. Множество дрезин имели бензиновые и дизельные двигатели от мотоциклов и мопедов, от тракторов и легковых автомобилей.
Узкоколейка была однопутная, с редкими разъездами. Если на пути встречались две дрезины, то кому-то приходилось уступать дорогу – или возвращаться до разъезда, или снимать дрезину с рельсов и пропускать встречного. А уж кому уступать, решали на месте по принципу: «кто сильней, тот и прав». К примеру, был в поселке бригадир Сашка. Он поступал просто. Запускал свой мотовоз на «самоход» и ложился с охотничьим ружьем на крышу кабины. Завидя его еще издали, старались либо вернуться к ближайшему разъезду, либо побыстрее снять свои дрезины с рельсов и отойди подальше. Попробуй такому не уступи.
Ну, а теперь хочу перейти к рассказу об одном случае, который произошел со мной в лесу около Радофинниково, случай из-за которого я все это начал писать.
Мне «посчастливилось» попасть в Радофинниково вместе со студенческим строительным отрядом, который подрядился уложить пять километров узкоколейки через лес. Забегая вперед сразу скажу, что за два летних месяца нам удалось перевыполнить план и построить дорогу на полкилометра длиннее.
Мы, студенты – бойцы строительного отряда, разделились на четыре бригады. Лесорубы прокладывали просеку, звеносборка изготавливала звенья – прибивала по специальному шаблону рельсы к шпалам при помощи специальных костылей. Очень уважали тех, кто мог забить пятикилограммовой кувалдой четырнадцатисантиметровый костыль за четыре удара. Потом готовые звенья увозили к строящемуся участку и укладывали на место.
И, наконец, бригада балластировщиков засыпала шпалы щебнем и трамбовала его, формируя «подушку».
Я в бригаде, состоящей из четырех человек, работал на звеноукладке. Кроме меня и еще одного студента Юры, в бригаду входил водитель мотовоза Миша – плотный мужичок среднего роста чрезмерно болтливый. Он постоянно рассказывал бородатые пошлые анекдоты и сам же первый заливисто смеялся. Его постоянно сопровождал шлейф смешанного запаха самогона и солярки. При этом заметно пьяным я его не видел ни разу. Разве что с похмелья.
Четвертый член бригады – мастер-рельсоукладчик Саша – был человек флегматичный, немногословный и очень физически сильный.
К концу второй недели с начала работ, мы с Юрой наловчились вставлять болты одновременно в отверстия накладки и рельса ровно в тот момент, когда звено, подвешенное на тельфере, качаясь, приближалось к уже уложенному звену. Причем попадали, чаще всего, с первого раза. Это было причиной особой нашей гордости.
Через месяц с небольшим, укладывая звено за звеном, мы добрались до препятствия, которое мы сами не могли преодолеть. Это была довольно высокая железнодорожная насыпь, оставшаяся с довоенных времен. Узнать в этом земляном вале насыпь было довольно сложно, годы сильно изменили ландшафт. Все поросло деревьями, кустарником. Во многих местах земля осыпалась, однако при некоторой фантазии насыпь все же угадывалась.
Когда мы забрались наверх этого земляного вала, нас ждала неожиданность. На большой поляне, окруженной редкими избами, прямо на траве сидели несколько женщин и молча смотрели на нас. Между ними ползала по земле маленькая девочка, которая, по-видимому, еще не умела ходить. Справа, поодаль, располагался колодец с «журавлем». Двигатель мотовоза не работал и вокруг стояла тишина.
Около одной из женщин прямо на земле стояло помятое жестяное ведро. Пока я пытался понять, где мы и откуда здесь взялись люди, наш водитель Миша спрыгнул с насыпи и направился к мотовозу. Нырнув в кабину, он быстро вышел и пошел обратно, держа в руках металлическую канистру. Перевалив через насыпь, Миша подошел к женщине с ведром, перекинулся с ней парой слов, было не слышно, о чем они говорили, дал ей в руки какой-то сверток, взял ведро и стал переливать содержимое ведра в канистру. Потом я узнал, что это был обмен сала на самогонку. До сих пор не знаю, как Миша узнал, что его ждет ведро самогонки и прихватил с собой сало. На прямые вопросы, обычно болтливый Миша лишь улыбался, но не отвечал.
Мы с Юрой сходили к колодцу. Изловчившись, при помощи устройства «журавль», добыли ведро воды. Хотели попить, но вода оказалась такой желтой, что мы не решились ее попробовать. В ней явно было много торфа, что было не удивительно – вокруг болота. Потом я узнал, что деревня называется Конечки. Появилась ассоциация между цветом воды и названием деревни: Конечки-коньячки.
Наконец мы решили, что пора возвращаться. Сели в мотовоз и тронулись в обратный путь. Проехав несколько километров, Миша остановил мотовоз, заглушил двигатель. Из тумбочки, пристроенной в углу кабины он достал ведро и бросив на ходу: «Я за брусникой», исчез в лесу. Его не было минут сорок. Саша, устроившись в кресле, спал, громко храпя. Мы с Юрой ходили вдоль железнодорожного полотна и ели бруснику. Ее на самом деле было очень много.
Пришел Миша с полным ведром брусники и, обвязав его какой-то не очень чистой тряпкой, убрал обратно в тумбочку. Саша проснулся, посмотрел в окно и лениво сказал: «Вон, гляди, медвежонок на рельсах». На самом деле впереди метрах в тридцати на нашем пути на рельсах сидел медвежонок и смотрел на мотовоз. Издали он мне показался очень маленьким, каким-то игрушечным, симпатичным, как на картине «Утро в сосновом лесу». И я, непуганый идиот, со словами: «Я сейчас», выпрыгнув из кабины, побежал к медвежонку, не обращая внимания на крики, которые неслись из мотовоза.
Когда я подошел поближе к «ласковому» мишке, я понял, что сильно просчитался с размером. А когда медвежонок встал на задние лапы, он оказался с меня ростом, даже чуть повыше. Вот тут-то я запоздало понял, что надо бежать. Но было уже поздно. Медвежонок сделал шаг ко мне и обнял меня довольно плотно, после чего начал лизать мне лицо. Меня обдало смрадным дыханием, я чуть не задохнулся. Попытался вырваться, но звереныш зарычал и прижал меня посильнее, выпустив когти. Я по чуть-чуть старался освободиться, пытаясь не вызвать недовольство зверя, но все было бесполезно. Это вызывало лишь новое рычание и болезненное ощущение от когтей. Жуткий запах, липкая вонючая слюна на лице. Я так перепугался, что был не способен что-нибудь предпринять.
В этот момент мотовоз громко загудел и двинулся в мою сторону. Медвежонок на секунду потерял бдительность и ослабил хватку. Я умудрился вырваться и побежал , невероятным образом попадая ногами точно на шпалы. Добежав до мотовоза, который успел подъехать поближе, я в одно касание влетел в кабину и упал на кресло. Флегматичный Саша, посмотрев в окно, кивнул мне: «Посмотри». Я повернулся к окну и мне стало еще страшнее. Из леса вышла медведица. Медвежонок рядом с ней выглядел маленьким-маленьким. Мамаша повернулась к мотовозу и выказала намерение кинуться в атаку. Миша загудел, и медленно двинулся в сторону медведицы. Она еще постояла мгновение, как бы раздумывая, и они с медвежонком медленно ушли в лес.
«Ну как, понравилось»? – спросил Саша, Миша захохотал. Мне было не до смеха.
Самогон пригодился. Им смочили тряпку, и я долго оттирал волосы, лицо, руки. Тошнотворный запах долго не выветривался, одежду пришлось стирать.
После этого случая я уже был не уверен в том, что люблю животных.
Циник-романтик. Пишу для удовольствия.
