Оратор размахивал суковатой клюкой, тянулся к небу могучими руками профессионально душителя Дездемон, грозил кому-то там за облаками и недоверчиво сверлил единственным глазом Акулинина, предлагая тому почесать его за ухом. А когда последний застенчиво отказался, обозвал его собачьим калом и перекрестился.

     — Тогда денег дать соблаговолите, — не отставал от Акулинина хареобразный. — Как это нету! Где же они? Неужто в зад запихал, шайтан кудлатый! 

     На шайтана Акулинин похож не был. Да, ежом кудрявым называли, но чтобы чертом… Теперь уже перекрестился сам Акулинин. И он бежал от багрового типа.

     — И не ходи по театрам! — неслось ему вслед. — Там убивают! Вспомни Столыпина, Линкольна, Густава…

     — А я и не хожу! — еще успел в ответ крикнуть Акулинин, уворачиваясь от брошенной в него коровьей лепешки, перед тем как скрыться за ближайшей мазанкой.

     Немного переждав и докурив последнюю сигарету, Акулинин опять решил пойти на контакт с пришельцами.

     И вновь его постигла неудача.

     На что-то или кого-то сердитый мужик в рваной телогрейке, с густой сивой бородой и насупленным взглядом на просьбу Акулинина рассказать о соседних мирах грубо пребил его и предложил выпить водки — просто, без затей и всяких там говенных миров. Когда же Акулинин стал отнекиваться, то потерял к нему всякий интерес.

     Вскоре объявился неизвестный гражданин с гражданкой, тоже неизвестной.