На предстоящее Рождество город Хинсдейл собирались украсить, сделав рекламу местной администрации. В соседнем муниципалитете Эби вела переговоры, чтобы развесить гирлянды на тюдоровском храме и в терминале муниципального аэропорта. Основная загвоздка была в том, что не многим демократам с республиканцами приходилось по нраву видеть вместо огней – несущихся разноцветных апачей, которые верхом на конях давали отпор английским колонистам. 

В кабинете в строгом стиле с широкими и высокими стенами было уютно: в салатовых рамках висели чёрно-белые фотографии; горели бронзовые подсвечники, на огромной плазме звучали новости Fox.

— Рады вас видеть, как мы рады вас видеть, голубушка, в наших чертогах! – из-за белёного дубового стола отделился коренастый мужик со скуластым лицом. В строгом костюме, в золотистом галстуке, прихватив с комода посеребрённый флагшток, в приветственной манере он на ходу подмигнул гостье, как бы говоря: «Направление выбрано, давайте состыкуемся». Обладатель лакированных туфель, подошва которых была сделана в Германии, деятельно придвигался. Эби, слегка закатив глаза, расплылась в улыбке. Видеть лысину председателя городского избирательного совета ей было не впервой. Чрезвычайно любезный мистер Дирфилд, чистый свежий, весёлый и ясный, игривым взглядом и движением бровей показал Эби – горный хрусталь на потолке, капельки которого покачивались от работы кондиционера, который шерудил на обогрев. Незаметно вернув флагшток себе на стол, хозяин приличного кабинета повёл гостью к карте на стене.

— Как вы видите, кабинет я устраивал сам: распаковывал ящики из Европы, выбирал обои, покупал мебель, обивку, вот, собственно всё и пришло к идеалу. Вот, задумываюсь теперь о том, какие карнизы сделать на гардины, прямые или подобранные.

Стоя у карты, утыканной бусинками, Дирфилд посвятил гостью в работу депо к северу от Далтона: что оно могло бы функционировать исправнее, если бы в нём не ленились переводить железнодорожную стрелку; рассказал об архитектуре городского храма, который бы мог составить конкуренцию библиотеке в Хинсдейле, в которой работала Эби; намекнул на то, что на каждые сто женщин в Новой Англии приходится сто три мужчины.

— Так вы согласны?

— На что? – заёрзал Дирфилд, только что устроившись обратно в кресло.

— Что на Рождество мы украсим город гирляндами моего брата.

— Кельвин?.. Как он, кстати?.. — Мистер Дирфилд перестал оголять свои ровные зубы. Он смотрел на Эби, как смотрят в канцелярии, когда в ней потеряли печать. Придвинув к себе флагшток, он, словно шайбу, начал водить им из стороны в сторону, сопровождая свой хоккей загадочным напутствием:

— Видите ли, Эбигейл, в нашем Штате шестьдесят шесть процентов населения являются зарегистрированными демократами, и только тридцать один процент – республиканцами. Остальные – это всего на всего независимые лица, для которых интереса к гирляндам на тему колониальных баталий, право, никакого.

Чтобы вернуться в свой штат, нужно было съехать с восточного рукава. Эби рулила своим стареньким Вольво, который то и дело попадал в неуправляемый занос. Перед Грязным прудом со стороны Уэтстон Брук плотину замело. Эби остановилась, чтобы подкрасить губы. Оголив свои верхние зубы, глядя на себя в зеркало, она выдавила с сарказмом: «Шестьдесят шесть процентов». Луна уже успела взойти. Аппалачская тропа засеребрилась снегоуборочной техникой.