Прошел не один год, пока утряс гипотезу. Поделился ею с научным миром. Теория про индейцев, неизвестно зачем рисовавших на земле гигантские фигуры, была неоспоримой, но я рискнул и не пожалел. Ученые закидали критикой, а вот один частный коллекционер поверил «отступнику». Теперь в моем распоряжении находились и деньги, и оборудование.

В каком-то плане Бертран был прав: там могло ничего и не быть, но я верил в свое шестое чувство.

— Идем к арахниде или птеросу? — поинтересовался напарник после получаса ходьбы в абсолютной тишине.

— Они в другой стороне, а нам на северный край плато к самым старым, как я думаю, следам радаров.

— Объясни нормальным языком, я не понял.

— Когда дойдем…

Забыл сказать, что Бертран был другом детства. Еще тогда дал ему прозвище «Рак-отшельник» за необщительность и ворчливость. Однако, ни противоположные характеры, ни выбор разных профессий не смогли разорвать нашу дружбу. Он любил всякую живность, периодически приносил домой пауков, воронов, ящериц; когда вырос — ушел в биологи, я же предпочел стать, как отец, геофизиком.

Мы стояли на краю полосы-геоглифа, заканчивающейся ровным бортиком из гальки за несколько метров до обрывистого спуска.

— Я жду… — напомнил друг.

— Сейчас… — отрешенно произнес я, не отрывая взгляда от долины, зеленевшей в нескольких километрах от нас. Собравшись с мыслями, принялся излагать гипотезу: — Здесь самые глубокие следы. Я уверен, что их делали не метелками из прутьев, а вычищали машинами…