В архиве никого не было, кроме неё. Неудивительно. Здесь редко кто появляется. По делу на пару минут, или тени из Ничто заглядывают – бесплотные, ненужные, слепые и глухие. Разве что Сельдфигейзер заходит поболтать.

            Вериф, увидев его, подумала, что так и в этот раз его визит дружеский. Но в глазах его, поднявшись ему навстречу, она вдруг прочла стальную решимость, которой в нём прежде не наблюдала.

            Это ужаснуло Вериф, качнуло её, но она ещё попыталась играть свою роль и заговорила ласково, и лицо Сельдфигейзера при звуках её голоса впервые исказилось в отвращении.

            А затем, без всяких предисловий и лирических отступлений он просто велел ей сесть и сообщил, что знает о её предательстве. Вериф попробовала возмутиться, но слова застряли в её лживом горле, она попробовала вскочить, но руки Сельдфигейзера, часто помогавшие ей составлять в архиве папки, прижали её к креслу с демонической силой.

            Всё-таки Вериф была ничем против него, и он мог оставить от неё такую же бесплотную тень, что и Ничто, и не потратил бы при этом много сил.

            Вериф, понимая это, заплакала. Натурально заплакала. Жалея и себя, и свой поступок, и проигранную душу, и положение, из которого не видела выхода.

–Не отпирайся, – повторил Сельдфигейзер холодно. В нём что-то сломалось. Надежда, вера, любовь – всё это он оставлял для грядущей жизни среди смертных, сейчас же он был полон решительности для сведения счётов. Он уничтожал в себе слабость, чтобы стать сильнее.