Кобыла с диким ржанием рванула вожжи, да так, что кучер от неожиданности повалился назад, в ноги к доктору.

— Ну же! Держи крепко! — крикнул доктор.

Кучер не отпустил вожжи, его единственную связь с лошадью, он на карачках, схватившись за облучок, но удержался и теперь управлял несущейся лошадью.

А она помчала, так, как не могла бежать в лучшие свои годы. С диким, жутким ржанием, гнала она, что есть мочи, обгоняя поземку, раскидывая копытами снег.

И вот уже конец леса, а лошадь все несет. Волчий вой уже стих далеко позади. Кучер уже не погоняет, он вцепился в облучок и трясется, не то от холода, не то от страха. Лишь с надеждой смотрит вдаль, не покажутся ли там спасительные огни поселения.

Доктор закутался в шкуры. Он крепко задумался и совсем не смотрит по сторонам. Его словно что-то тревожит и мешает радоваться спасению.

Лес прорядился, дальше обширное поле, а там и до деревни рукой подать.

И вот наконец деревня. У дома барина жгут огромный костер. Зарево от него все ближе.

Сани влетели во двор усадьбы. Кучер, что есть силы натянул вожжи, а лошадь поднялась на дыбы.

Тпруу! — крикнул кучер и лошадь замерла как вкопанная.

Доктор быстро и решительно выскочил из саней, лишь походя бросив:

— Накрой лошадь!

Кучер вздрогнул, слез с облучка и быстро накрыл лошадь попоной.

Доктор зашел в дом барина, за ним последовали и слуги.

Только когда во дворе никого не осталось, кучер позволил себе осмотреть лошадь. Та стояла неподвижно, так не стоят обычные, живые лошади. Она не била копытом от возбуждения, не фыркала, не принюхивалась к морозному воздуху. Лишь ее пустые и безжизненные глаза следили за каждым движением кучера. Уже и не было в них дьявольского зеленого света, не было искр, а все же это была не его лошадь.