Наваждение
Дождь быстро закончился. Кругом был молочно-белый свет от быстрого испарения влаги и стоял сладковатый аромат неизвестных мне цветов. Свет постепенно превратился в туман, а через несколько минут порывом ветра туман рассеялся и я увидел, как по боковой улочке спускался чернокожий мужчина. Он старательно обходил лужи и нёс на голове что-то большое и яркое. Я пригляделся, это был гроб, усыпанный орхидеями. О боже, этот человек являл собой погребальные дроги.
-Неприятное начало путешествия по городу,- сказал я,- а может вернуться, все острова похожи друг на друга. С верхней палубы всё будет казаться романтичным и приятным.
Голова начала болеть от уличного шума . Звучал чужой язык, который резал ухо. Чужая речь сливалась в сплошной гомон. Что-то я себя не уверенно сегодня чувствую. Надо чуть развеяться и возвращаться. Туман полностью рассеялся и улица была запружены народом.
— Это центр города, да? — спросил я кондуктора.
Кондуктор что-то сказал или сам спросил, а может у него так пробурчало в животе. Какой странный язык у жителей этого острова. Ах да, они подданные Нидерландов. Я уже был на острове, который принадлежит Франции. Кто с тебя берет деньги, тот понимает и будет торговаться до посинения, а если денег не содрать и спрашиваешь, как пройти, то улыбается и говорит Désolé, je ne parle pas anglais couramment. Потом отворачивается и довольно бойко беседует с другим пассажиром, как раз на английском.
Куда трамвай идёт я не представлял, поэтому счел за благо сойти прямо на ходу, поскольку официальных остановок я не видел. В моем представлении, я не уехал далеко и можно вернуться пешком.
Тут я увидел церковь. Вспомнилась Базилика матери неустанной помощи в Бруклине, там всегда прохладно и всегда приятная полутьма. Меня потянуло к месту обитания веры и бога. У входа меня окружили нищие, выставляя напоказ синие, белые и красные язвы. Язвы были явно нарисованы, а может у них был религиозный праздник и Мессия должен был их лечить? У меня не настолько крепка вера, чтобы дожидаться момента, когда по команде эти язвы начнут исчезать. Хотя аттракцион для местного цирка неплохой.
Наконец я пробился к дверям и подошел к позолоченному алтарю. Оказалось, что это место, где прощаются с покойниками. А позади было кладбище, куда я и прошёл через ворота. Попытался разобрать эпитафии, посмотрел некоторые надгробия и мне стало неуютно. Несмотря на мраморные доски, могилы говорили мне о горькой судьбе и убогости жизни покойных. Чтобы не впадать в уныние, я сравнил эти памятники с селениями, которые видишь из окон поезда. Они убегают вдаль и ты о них не вспоминаешь более. Я покинул это место местной скорби без особых эмоций.
Покинув кладбище, я вздохнул спокойно и философски заметил, что смерть печальна и в Древней Греции и в Нью Йорке и в такой дыре, как Филипсбург. Я вновь оказался на улице, ничего интересного я пока в городе не нашёл и двинулся дальше вдоль трамвайных путей, не замечая, что иду в противоположном порту направлении. Всему виной дождь и молочно-белый туман, я не запомнил дороги.
Но в городе было и свое очарование, его старые викторианские дома, трогательно напоминали об иной эпохе. Эпоха закончилась, дома стоят облезлые, но если не обращать внимания на мелочи, то помпезность строений выступает на первый план. Это мёртвый город внутри современного, он умирает медленно, денег на ремонт нет и не будет, так умирают немые свидетели прямой эксплуатации человека человеком.
На континенте дома викторианского стиля опять в моде, а тут эта мода не по карману. Город строится за счет инвестиций в курортную зону, но она не предусматривает длительного проживания семьи. А викторианский стиль, это семейный стиль обеспеченных людей. То, что останется после разрушения временем, перейдет в разряд исторических зданий и станет местным аналогом древних развалин Афин. Скажете, что сравнение неуместно? Уместно, это территория ЕС.
Я был на американских Виргинских островах, там в городе Шарлотт Амалия два мира. Один туристический, а другой окраина большой страны. Я направился в сторону окраины и женщина -полицейский меня предупредила, что лучше фотографировать викторианские дома отсюда, где они кажутся утопающими в зелени. Но я её не послушал и быстро вернулся. Там было здание бывшего банка, было здание бывшей концессии, было здание ещё-чего-то бывшего, там не было ничего в настоящем времени. Там был позапрошлый век. Бродили в пыли куры, размером чуть больше голубя, люди сидели кучкам с потухшим взглядом. Они даже не реагировали на то, что я прохожу мимо. Они жили молча в другом измерении. Женщина стирала бельё в пластмассовом тазике и воду вылила себе под ноги, прибив пыль. По улице когда-то ездили экипажи, а потом автомашины, но это было очень давно. Только пара остовов автомобилей напоминали о тех временах.
Всё, что приносит прибыль от туризма с ноября по апрель, было продано в частные руки. Всё, что не приносит прибыль, оставлено этим людям. Полудохлые куры, полуголые дети, полу дома без кондиционеров и полу улицы без автомобилей, а рядом внизу всё сверкает и горит до ужина на кораблях, которые в семь часов покидают порт и жизнь замирает до следующего визита, она становится тоже полу жизнью.
Сезонность туристического мира слаборазвитых районов планеты это бич экономики. После сезона ураганов в летние месяцы надо приводить всё в порядок, не всегда это удаётся, как у не удалось в Пуэрто Рико после урагана Мария. Люди вышли на улицы с протестами против губернатора, а что может губернатор, если вся инфраструктура начала 20-го века. Она просто рухнула, под напором ветра и воды. Всему в мире есть износ.
Не успел я додумать свою мысль, как мне попалось на глаза современное здание значительных размеров, неряшливое, незаконченное, но уже облупленное. Я решил, что это павильон, возведенный для какой-нибудь выставки. Одно из множества временных сооружений, которые остаются недостроенными либо по вине нерасторопных чиновников либо по вине устроителей, которые перенесли фестиваль в другое место. Перед павильоном на каменном постаменте переплетались позеленевшие бронзовые кольца и полукольца. Странный памятник недостроенной архитектуры не возбуждал любопытства, а нагонял тоску.
Я уже сообразил, что иду в противоположном направлении. Чтобы взбодриться, я попробовал в шутку представить себе, будто я местный житель и произнес:
-Надо написать письмо в газету, пусть уберут наконец эти останки выставки в честь первой годовщины нашей Независимости. Они совершенно не подходят к стилю города.
Потом подумал, что за стиль? Стиль предлагать себя туристам? Монте Карло и Ницца делают тоже самое, но с предоставлением высокого стандарта жизни местным жителям, а тут.
Человек не властен над своим настроением, и от этой безобидной шутки, мне
стало еще тоскливее. Я помедлил перед витриной, на которой были разложены
высушенные лягушки, жабы, ящерицы и среди них великолепная коллекция
бальзамированных змей.
— Где они продаются? — спросил я у одного прохожего, на вид истинного подданного Британского Содружества.
— Везде, -ответил он по-английски,- если угодно, то можете купить прямо в этой лавке.
— Спасибо за информацию, сэр,- поблагодарил я его. Он был прав, все эти экспонаты флоры и фауны можно купить не выходя за пределы порта,даже в не засушенном виде.
Тут до меня донеслись звуки бравурного марша и желание поторговаться за коллекцию змей исчезло. Вдали я увидел группу людей и, недолго думая, направился туда через небольшую площадь, обходя буйно цветущие клумбы. С примитивного мостика, переброшенного через ручей, который петлял среди камней, лужаек и кустов, я взглянул на зеленую мутную воду, она была вся в желтоватых пузырях. Зрелище не из приятных.
— Этот край не для меня, — подумал я. — Слишком много разных цветов вокруг, слишком много разноцветных змей и даже цветных язв и чистой воды нет в принципе. Это плохое предзнаменование в дополнение ко всему происшедшему.
Пришла мысль: “ А почему я иду не в порт? Что меня тянет в противоположную сторону?”
-Посмотрю на оркестр и двинусь в обратный путь,- решил я.
Военный оркестр грохотал барабанами и тарелками, особенно бросались в глаза белые гамаши музыкантов. Оркестр играл марш перед чьим-то неприметным бюстом.
-Самое лучшее это вернуться на корабль, — в который раз подумал я. — Вернусь и улягусь на диван с книжкой Райдера Хаггарда, найденной в читальном зале.
И вот мне показалось, что я увидел своего старого знакомого, англичанина Пемброка. Нет, это наваждение, на этом тропическом острове, среди шумных улиц, переменчивых и неуловимых, как узоры калейдоскопа, под ярким слепящим солнцем человеку может привидеться что угодно. Британец Рассел Пемброк был здесь наименее уместен.
-Кто- кто, но только не он, — сказал я себе. — Я просто вспомнил о нем. Немыслимо, чтобы он очутился тут. Он наследственный богач и живет свободно ни в чём не нуждаясь, а я нахожусь в столице местной нищеты.
Я действительно решил вернуться на корабль, но не представлял в какую сторону идти. Я огляделся в поисках полицейского. Один стоял неподалеку. Форма висела на нем так свободно, что казалась маскарадным костюмом, взятым напрокат. Но он был совершенно недосягаем, со всех сторон на площади Сборщиков Соли, его омывал быстрый поток машин. Недалеко от площади был Шотландский банк и возле него с лотка мужчина продавал газеты.
— Где порт? — спросил я у продавца газет.
Он непонимающе посмотрел на меня. Не понимать меня он не мог, так как продавал Нью Йорк Таймс и Дейли Ньюс. Всё, больше никаких круизов не будет. Наша Вашингтонская администрация настроила против себя даже лоточников задрипанной провинции ЕС Отдыхать надо дома, а не где дешевле. Более худших воспоминаний о поездках у меня не было.
Я громко выругался, это услышали две девушки студентки, подошли и узнали в чём дело. Потом посмеялись и указали дорогу. Идти надо было далеко, но уже ясно куда. Одна лишь мысль, что я возвращаюсь на корабль, придала мне бодрости. Пройдя каких-нибудь четыреста метров, я поравнялся с кинотеатром Мегаплекс. Там была афиша, которая извещала, что в одном из залов идет фильм «Большая игра» . Это был фильм французского режиссера Жака Фейдера .
Несколько минут назад я прошел бы мимо, по правде сказать, на площади я растерялся. Наверное, я был не совсем здоров. Да, это лихорадка, которую подцепил на экскурсии в тропическом лесу пару дней назад, когда корабль заходил в Сан Хуан.
Осознав проблему, переносишь хворобу легче. Теперь став нормальным человеком, я внимательно рассмотрел афишу и даже разволновался, увидев, что как раз сегодня тут показывают первый вариант «Большой игры». В то время снимались Франсуаза Розе, Пьер Ришар, Вильм, Шарль Ванель. Я сравнил себя с библиофилом, случайно нашедшим в жалкой книжной лавчонке драгоценное издание, за которым охотился так давно. По какой-то загадочной причине, а может быть оттого, что в кругу близких друзей этот вариант видел я один, на протяжении многих лет само название фильма служило мне последним доводом отказываться от походов вечером в кино:
-Вы хотите сказать, что это лучше «Большой игры»?
Этого было достаточно, чтобы меня оставили в покое. Редкий фильм сейчас можно назвать хорошим, кассовых много, а хорошие показывают только малым экраном на фестивалях. Думать люди отвыкли, они реагируют на смену сюжета, как обезьяны глазами и руками. Если нечего купить в магазине после просмотра, то фильм не признается удачным. Должны быть майки, кепки, куклы и игрушки с персонажами фильма. Всё, что можно купить от балды под настроение.
Сеанс начинался в половине седьмого. Еще не было и пяти, меня подмывало подождать К тому же сюжет этого фильма был одно из самых светлых моих воспоминаний. Иные заметят, что жизнь того, кто среди лучших своих воспоминаний называет кинофильм, предстает в несколько странном свете, что ж, они правы. Только не забывайте, в какой стране я его видел, в которой жизнь была скучнее, чем в Филипсбурге того времени.
Все еще колеблясь, остаться или уйти, я двинулся дальше и поравнялся с другим кинотеатром. Там показывали картину, в которой, если судить по афишам, шла речь о бедняках, старых пальто, швейных машинах и ссудной кассе.
-Вполне подходящая тема для этого города,- сказал я.
