Тропа вела их сквозь заросший пролесок, по которому раскиданы были следы давнего людского жилья. Сгнившие заборы, одиноко торчащие бревенчатые стены. Один раз путь перегордил заваленный воротный столб. Козлёнок помедлил, отступив для разбега, и вдруг заметил, что кругом растут одичалые кочаны.

Сыто-зелёные, как паростки одуванчика, и такие же взъерошенные. Видно, когда-то тут были огороды — прямо как в родном дворе. Теперь люди ушли отсюда, дома развалились, а капуста живёт, как жила.

Как сосёт в брюхе! Козлёнок икнул. Те горько-сладкие листочки, верно, уже глубоко на дне рубца. Ими надолго не насытиться, а тут — сочная, свежая пища… После — да, раздует и будет болеть. Да, глупость, так похожая на отцовскую…

Олень стоял поодаль. Он молчал, только постукивал копытом. Наконец, он развернулся и неторопливо поскакал дальше.

Козлёнок размашисто прыгнул через бревно и помчался следом.

Слева, справа и даже под ногами он видел сладостные капустные кругляши. Многие доходили ему до коленок. Один раз торчащий лист дерзко мазнул его по шее. «Один раз бы куснуть, всего разочек!» — думалось ему, но козлёнок вспоминал о слюнявых, расчавканных трапезах в огороде. Неужели благородный господин увидит, как он захлёбыватся от жадности? Тогда горестная слеза прокатится по точёной скуле, ведь если даже он, козлиный сын, мог плакать о низости своих близких, то тем более — лесной король. Стиснув зубы, козлёнок мчался вперёд, туда, где лунное серебро мерно качалось на ветвистых рогах.