Любаша смеялась без остановки и перебегала от дерева к дереву, крутилась вокруг ствола держась правой рукой за ствол. Её мокрые волосы выбились из под платка и развевались как карусель. 

-Капитан, побежали в церковь, там укроемся!

   Любаша сорвалась с места и понеслась к маленькой церквушке с кладбищем  предков Любаши. Моя суконная форма совсем промокла, отяжелела, но сапоги были из отличной кожи и не набухли.  Сабля тоже была не к месту, но она придавала мне уверенности и я с ней не расставался. В трудные минуты, когда я терялся и не мог ответить на каверзный вопрос Любаши, типа влюблялся ли я ранее, то вынимал немного из ножен клинок, а затем его обратно вставлял, до тех пор пока шаловница сама не отвечала за меня:

— Не тушуйтесь, капитан, вы не влюблялись.

Мы добежали до крыльца церкви. Любаша перестала смеяться, не то что бы присмирела, а шкодливо притихла. Вода немного стекла с нашей одежды и минут через десять под летним ветерком она уже была просто влажная, а не мокрая. Любаша приложила указательный палец правой руки к губам, прищурила глаза и тихонько приоткрыла дверь. Дверь была хорошо смазана и не скрипела. На цыпочках мы вошли в храм и оказались в прохладной  полутьме. Из окон под самой крыши струился свет и падал на образа.  Мы невольно перекрестились и преклонили колени. Затем подошли к алтарю, ешё раз осенили себя крестным знамением. Из боковой двери вышел Отец Фёдор услышав шум. Он остановился и внимательно посмотрел на наши лица. На них было написано  смирение и просьба к Богу. Мы его увидели, но с колен не встали.