7
Фабия Прокула посадили в темницу, чтобы подождать императорского решения. Воспользовавшись случаем, Фабия бежала к Тарквинию. Калигула забыл про нее. Он забыл обо всем: о своей жестокости, безумстве, о том, что он считает себя богом. Все словно кануло в небытие, время остановилось. Друзилла была при смерти. Калигула сидел возле ложа и смотрел в ее пустые, безжизненные глаза. Волосы ее разметались по подушке. Лицо казалось слишком бледным. Калигула прикоснулся к ее холодным губам:
— Скажи что-нибудь, сестренка!
Она посмотрела на него стекленеющими глазами и слабо проговорила:
— Я нашла «Меч» и «Кинжал», твои книги, Гай. В них список жертв, которые должны умереть. Это плохо, очень плохо…
Калигула всхлипнул и сжал ее руку. Друзилла вздрогнула, что-то прошептав. Что-то вроде: «Встретимся в царстве Плутона, Гай», и взгляд ее стал мертвым. Калигула встряхнул сестру, как бы не веря, что она умерла.
— Нет, Друзилла, ты не можешь умереть, не можешь! — он ударил ее по лицу: — Не можешь, я приказываю тебе жить!
Внезапно он замолчал. Жестокая реальность начала закрадываться в безумные мозги. Калигула издал истерический вопль и выбежал из комнаты.
— Друзилла! Друзилла! — закричал он не своим голосом, но ответом ему была тишина и темнота.
— Нет! Нет!! — снова воскликнул он, взяв меч и принявшись громить статуи богов. Потом внезапно выбросил меч и сел, обхватив колени руками. Его сотрясали рыдания.
На следующий день на Палатине начался траур. Калигула вырядился в черное, с лицом, напоминающим восковую маску, он сказал свое слово:
— Я запрещаю смеяться, купаться, обедать с родителями. Нарушение этих правил карается смертью. Друзилла причисляется отныне к лику божеств, — он смахнул слезу с глаз и вышел. С этой минуты весь Палатин и весь Рим оделись в черное.
Сам Калигула ночью куда-то исчез, как выяснилось позже, он пересек кампанию и достиг Сиракуз.
Для Сервия тоже начался траур. Нет, не потому, что умерла любовница Калигулы, а потому что он потерял Фабию. Он не знал, где ее искать и единственным способом было увидеться с Прокулом. Но к Прокулу никого не пускали. Сервию пришлось выложить много монет, прежде чем пустили его в темницу. К тому же, все знали, что он любимчик Калигулы.
фабий Прокул, закованный в цепи, мрачно смотрел в пол.
— Да хранят тебя боги! — воскликнул Сервий.
— Кто ты? — спросил Прокул, глядя в одну точку.
— Придворный поэт.
— Соглядатай Калигулы, — зло усмехнулся Прокул. — Хочешь заставить меня сознаться в каком-либо заговоре? Но ничего не выйдет, ты не вытащишь из меня ни слова!
— Мне нужно найти твою дочь, Фабию, — несмело сказал СЕрвий.
Прокул дернулся и тяжелые цепи на его руках зазвенели:
— Это чудовище, этот гнусный развратник хочет добраться до моей дочери?! Никогда этого не будет. Пусть кинут меня тиграм или диким турам, но никто не вырвет из меня ни слова.
Он отвернулся спиной к Сервию и оставался сидеть в таком положении, не подавая никаких признаков жизни. Сервий понял, что зря старается и вновь вернулся на Палатин. К его удивлению, Калигула был уже во дворе. Был он с отросшими волосами и бородой, наконец изъявив желание заняться делами. Когда он узнал, что подорожал скот для откармливания диких зверей, издал указ, чтобы вместо них кидали живых людей из тюрем. Не важно, кто в чем был виноват. Ярость в Калигуле проснулась еще сильнее. В страхе ходил весь двор, к какому сословию кто бы не принадлежал.
— Слушай, Меммий, — сказал Калигула одному из придворных, — я слышал, что ты поклялся отдать за меня жизнь?
— Да, цезарь, — поклонился Меммий.
— Так чего же ты медлишь? — злорадно сказал император, позвав рабов: — Прогоните его по улицам в жертвенных венках, а потом сбросьте с обрыва!
— Нет, нет, цезарь, нет! Я не заслужил этого, умоляю, ради бессмертных богов!
Его голос слышался все дальше и дальше, но Калигула спокойно продолжал заниматься своим делом. Вошел старый Кассий Херея, трибун преторианской когорты:
— Цезарь, я пришел узнать свой пароль…
Калигула засмеялся:
— Твоим паролем будет «Приап» или «Венера», выбирай.
Калигулы уже давно издевался над Хереей, придумывая ему различные унижения. Не успел уйти Херея, как вошел один из соглядатаев:
— Цезарь, я подозреваю двоих в заговоре против тебя.
Получив монету, соглядатай удалился, а Калигула, хотя бы сегодня снявший с себя женское покрывало, вошел в залу, где все собрались. При всех он поцеловал в губы пантомима Мнестера. Краешек тоги Калигулы был перепачкан сеном, так как вчера он ночевал в конюшне у своего коня, где и обедал. Подойдя к двум сенаторам, которых обвинил соглядатай, Калигула обнажил меч с мастерством актера:
— Клянусь богами, я сделаю это сам, если даже в ваших глазах я достоин смерти!
Сенаторы остались в замешательстве, пораженные таким поведением императора.