Идет красоваться,  поле побелела.

Тихая маленькая деревня, три дома, двенадцать машин  и один старый староста, что вдел многое и о  многом молчит. Его рука строга, любого забьет до смерти, если не работаюи, если балду пинают  в не положенный час, его стальная балка полетит в голову, живот, во все пока не подохнешь или не образумишься дуралей. И вот его сильные закостенелые ноги идут по  полю, полю доброео и богатством так и блещит,  жизни и радости приносит в его заржавевшию кровь. Вот поедет на днях  продавать, неделю погуляет  и вновь а печи, судить, убивать, все как всегда будет, но неделя будет веселой, на сезон хватит. В  деревни и не чего интересного не осталось, две бабы, уродливы, но сойдёт для мужиков. Сам себе выписал одну красу, сам выбирал, недурна, только наскучила, всякая наскучит, особенно если мозгов нет. Золотые волосы, голубые глаза, фигура, словно  из древности, но ей богу глупа как пробка, даже не поговоришь. Только как полено пользоваться, а в городи богини любви живут, может и уродливы на вид, но боже что они творят в  палатах, и думая лишь о них он смотрел на свое богатство, свое поля.

Но  в миг его в глаза, что то попало, и в дали, на конце поля, что то белеть, он не понимал что это, но оно все ближе и ближе, и словно снег покрывает его золотистое поле и его богатство пропадало под ним. Он как следует протер глаза, это не исчезло, оно все больше  и больше.  И он знал, помнил, что это значит, и не мог поверить что так далеко оно вернется зза его длинную, веселую жизнь. Он знал, что надо бежать, как  тогда, надо исчезнуть, вед оно далеко не идет, оно точно кого то преследует, каково-ни бут везунчика, хотя какой он везунчик, если прошел по тому пути.  И вот он бежит, кричит, вбегает в дома и выписывая всем тумаков выгоняет на защиту, те в руках держат черти что, то топор, то лопату, все знаю что умрет, о тот  орет, кричит;

— держать ее подальше, дайте мне  время сбежать.- в ужасной истерике бьётся его звонкий противный голос, его веки словно вот-вот  лопнут, а глаза горят красными пучками крови.

Все знали что это, все о ней слышали, сам говорил в припадке алкогольного бреда о ней, о той что оставляет белое поле, что убивает все на пути, исинный Облик Живой Зимы, Вестнице Смерти. И вот перед ними появляется монстре, гигант, тварь, не то что должно было бить и взмах,  головы полетели, оставшиеся не понимали, не осознавали, их ноги подкосились, но не двинулись, страх словно говорил им —  вы  не сбежите.  Белая поле словно сбесилось, начало метаться и надвигается еще быстрее, еще незамедлительней, и начало пожирать всех мертвых, головы за мгновение превратились в белоснежный череп, все остальное в обглоданные кости.  Стоявшие ждали своей участи, кто то рыдая, кто то лишился разума и побежал в его обятья,  некоторые что молили, не о пощаде, знали  ее не будет, они словно молились Смерти, чтоб она их забрала, чтобы все было без мучений, без боли.  И словно по их словам пришла богиня. Она была неописуемо красива, просто,  и совершенно. Глаза ее  горели добротой, а рука держала нож.  И словно приглашая на него она вытянула руку. Те кто хоть что то осознавали перестали думать, бросались  на ее длинный острый  ножи и посмотрев друг на друга начали поочередно насаживается на ее прекрасный нож. Она улыбалась, ее улыбка была светлой надеждой, а слова спасением, не кто не понимал их, но все отвечали, словно все осознав и говорили : «Нет. Мы ее не знаем.» она приятно улыбаясь убирало нож их  умирающих тел, а те ложились и превращались в кости , белоснежные кости.

После все исчезло, не было ни красивого злотого поля, ни деревни, ни людей, лишь белые кости на черной земле напоминали старейшине о его богатстве, о его значимости. И вновь на Фермы, брать людей, учить, строить, снова жить? Нет, не получится, не чего не пойдет, ведь скоро, очень скоро оно вернётся, оно сожрет все начисто, и что, лучше исчезнуть, на мгновение, может на три четыре сезона.  Чтоб   эта Зима его больше не тронула, ведь нельзя дело делать в друга месте, деревня только здесь, только тут, иначе конец ему, всему конец.

Слухи везде, правда, где то рядом.

Сарай, черной от старой древесины и гнилой от влаги, принимал в себе троих везунчиков. Один был без руки, с пробитой головой и готовы вот- вот покинут свои компанию, которая бегало по сараю, ища, что то, что поможет их нему незадачливому другу.  Одна был молодой девчонкой, другой средних лет парнишка, но это на вид, так они были матерыми машинам, подержавшиеся довольно долго. Они сбежали с деревни, они предатели, ищущие кого то, кто бунтует, кто даст им свободу, хот что то напоминающие свободу.  Пробитого  уже решили оставить, только помощь хоть какую то дать, что выжил и бежать к ним после,  если выживет. Они  сделали все возможное  прижги рану, но тот не пережил этого и поэтому с чистой совестью они направились на Орен.

О нем много говорят, словно Восставшие собрались брать его, Создать первый серьезный бой, заявить о себе. Они все верили в  это, у них не было сомнений, не было надежд на другое.  Либо это, либо голодная смерть. Они все отдали на продажу,  и не чего с этого не имели, вся деревня подохнет, а староста возьмёт новых, и заживут, вот почему они бегут, вот их судьба, жить в бунте, или голодная смерть, таких  много, таких большинство, но кто то выбирает смерть, кто то  идет в руки паствы, а другие ждут Монстра что движется к Городу – Властителей.  Причем не кто, не знает с Запада, с рощи Пасты, или с Востока с Гор лиц Правителей. Но все знали Монстер идет туда, но другие, наша компания из них, думали, что Монстер правит Бунтом, и бунт идет разрушая и собирая войско. Сейчас оно идет на Орен. А до Орена три дня пути, три дня голода, боли и страданий, но дойдя до него, они найдут радость  и жизнь.