-Ну, да… Я в таком не участвовал!
Стюарт обернулся к нему и пристально посмотрел в лицо Роджера.
-Тогда поверь мне!.. Иди же, спой ему!
Роджер только начал петь, когда на трассе случилось что-то невообразимое – как и боялся Роджер, Ассасин вывернулся в очередной раз и уже на начавшемся спуске с гор к финишу нажал на газ, впрыснув заодно и «азотку». «Пятерка» не успела среагировать, и на полной скорости, взлетевшей моментально к трем сотням миль, «девятка» понеслась вниз, лишь чудом каким-то вписываясь в повороты. Только полосатые ограждения мелькали в изображении, транслируемом с камеры из машины.
Брайан хотел бы не наблюдать финала гонки, не обещавшей жизни никому из гонщиков, но уже не мог. Он чувствовал, как колошматится, заходясь его сердце, как страх сжимает его, словно, перепуганного лягушонка в кулаке, и краешком сознания понимал, каково сейчас Роджеру, которому приходилось петь в самом эпицентре ледяного безумия, уже обагренного кровью стольких человек, опаленного ужасом и пламенем взорвавшихся машин. Роджеру, отчетливо осознавшему – там человек, чья жизнь в его руках сейчас, как бы глупо, как бы наивно это ни звучало.
Вот он, последний страшный трамплин с поворотом, проклятый всеми богами «зигзаг удачи»… Брайан невольно простонал, а Роджер, как раз, закончивший песню, утопил зал в мрачную, ужасающую тишину. «Тойота» все еще шла первой, хотя, «девятка» Ассасина почти нагнала ее, и положение создавалось до крайности сложное. Обе машины летели на критической скорости, а до трамплина оставался один небольшой спуск с легким поворотом – оба гонщика могли столкнуться прямо на трамплине, ибо уступать никому из них явно и в голову не приходило. Ведь этот трамплин обеспечивал одному из них победу. В зависимости от удачного или неудачного приземления. И неудачным, скорее всего, могла оказаться смерть…
