Дорога была относительно недолгая, но крайне утомительная. Самолетом до Мурманска, а затем на транспорте до самого поселения. Приход зимы чувствовался здесь, недалеко от воды, особенно сильно. От морозного воздуха жгло щеки, а от высокой влажности практически сразу становилось холодно и неуютно. К счастью, с собой у меня была более подходящая для таких путешествий одежда.

Деревня за то время, пока меня не было, практически не изменилась. Несколько сократилось количество старых домов, а те, что остались, выглядели крайне ненадежно и даже жалко, потому что всем своим видом показывали нужду в капитальном ремонте.

Домик бабушки тоже стоял на месте: маленький, с покосившейся крышей и светом в крошечных окнах. Из трубы поднимался дым от печки, а дорога к воротам была расчищена от снега. Дядя ждал меня в гости.

— Андрей! – воскликнул он, когда тяжелая дверь со скрипом открылась, и я вошел в дом.

— Привет, — еле слышно поздоровался я. От холода произносить слова было тяжело.

– Давно тебя не было. Заходи, — он обнял меня и с силой закрыл дверь. На улице поднялся сильный ветер, и его завывание было слышно даже здесь.

В доме было тепло, уютно и пахло ухой. С порога человек сразу оказывался на кухне, так что мне открылся вид на накрытый стол с кастрюлей и горячим чайником. На кровати, стоявшей около стола, свернувшись в клубочек, спала кошка. Дядя суетился вокруг меня, вешая одежду на вешалку и убирая обувь поближе к печке «чтобы теплая всегда была».

Мы сели за стол. В тарелку заботливо налили горячего рыбного супа. Минут пять ели молча. Дядя то и дело поглядывал на меня, радостный встретить племянника с одной стороны, и удивленный приезду – с другой. Я никогда не был особенно сильно скован семейными узами, и поэтому мой визит в область да еще и зимой мог означать только худшее. По крайней мере, так думал дядя.

— Вообще-то, я приехал по делу, — первым начал я, поскольку установившаяся тишина, разбавляемая свистом ветра за окном, начала давить на уши. – Ты помнишь истории, которые раньше рассказывала бабушка? – Дядя усмехнулся:

— Она столько всего рассказывала, что все и не вспомнить… А тебе зачем?

— Я просто пишу в универе работу по мифам о русалках. Решил вот рассказы бабушки тоже взять, как один из вариантов повествования, — мне тут же вспомнился мой сон, и аппетит пропал. Ногу будто судорогой свело, хотя я был в тепле и сидел в удобной позе.

Дядя тоже при упоминании русалок изменился в лице. Он с грохотом положил ложку в уже пустую тарелку и отодвинул от себя. Встал со стула, прошел в жилую комнату, а вернулся с бутылкой настойки.

— Помянуть надо, — пояснил он, и разлил настойку по рюмкам, — долго она жила.

Еще с минуту мы молчали, а затем дядя начал свой рассказ.

— Про русалок она, конечно, не рассказывала. Говорила, что русалки эти сказочные – выдумка, что на самом деле это девушки с ногами, ходят чаще всего голые, а волосы у них длинные, иногда аж до земли достают. Все они разные, у каждой свой характер и цель своя, — тут он остановился, будто припоминая названия русалок.

— Погоди, так их несколько бывает? – уточнил я, готовый накладывать образ каждой русалки на то, что вижу во сне. Я не знаю и не помню наверняка, был ли у моей русалки хвост, или она приходила ко мне в образе девушки обычной. И была ли это русалка вообще…

— Да. Водяницы, щекотухи, чертовки. Да они все у воды живут, только становятся девушки ими по-разному. Чертовки, например, — это грешницы, которых в рай не пустили.

— А водяницы? – Дядя нахмурил брови и посмотрел на меня странным взглядом. Будто не верил, что мне все это нужно для учебы.

— А эти на камнях сидят и волосы расчесывают. Тоже с ногами, вроде как. Но они редко людям появляются на глаза. Боятся они людей, и оттого в стороне держатся. А ты чего не записываешь-то? – он прищурил глаза и с хитрой ухмылкой посмотрел на меня.

Может, если бы мы были ближе друг к другу, я бы и рассказал ему о сводящем меня с ума вот уже несколько месяцев сне. О том, как  непонятно страшно мне засыпать и  видеть сны, но в то же время таинственно притягательно вновь увидеть этот размытый женский силуэт. Узнать, кто она, почему мне снится и почему так глубоко запала мне в душу.

— Да я запомню, — ответил я. — К тому же, у меня уже есть некоторые намётки из книг по славянской мифологии, — и это была правда, — и мне нужно лишь собрать картинку воедино. Так что там со щекотухами и остальными?

— Ну короче говоря, водяницы самые безобидные. Они боятся людей, а побежать за тобой могут только если ты их гребень забрал. И то не все. Некоторые просто путают рыбацкие сети в отместку. А вот щекотухи — те ещё создания, — дядя снова открыл бутылку с настойкой и наполнил рюмку. — Бабушка твоя рассказывала, что ими мальчишек, а точнее — пацанов, в ее детстве пугали, чтобы те вдоль берега и по ночам у воды не ходили, а то девка эта им голову илом набьет и в воду к себе утащит.

— Илом набьет? Как такое возможно? — я представил себе картину и вздрогнул.

На фоне всех этих разговоров ветер за окном будто зазвучал зловеще, предвещая беду. Обрывками начали в голове всплывать рассказы бабушки о леших, бабе Яге, домовых и прочих мифических существах. Образно всплывали и рассказы о щекотухах, а вместе с ними — детский страх быть защекоченным до смерти. Наверное, оттуда пошла фраза «Бояться щекотки»?

— Да чёрт их знает, легенды эти, — отмахнулся дядя, залпом выпивая содержимое рюмки. — Может, хотели сказать, что с ума сведёт, а может и правда илом как-то голову набивала. Это ж все сказки, ха-ха, чтобы детей пугать. Лучше бы ты о чем-то нормальном доклад свой писал. О рыбе, например! Вон сколько рыбы в море нашем водится, живой между прочим, а не выдуманной, — встав из-за стола, слегка опьяневший дядя снова махнул рукой в мою сторону и пошел к кровати. — Ты можешь прям тут лечь, на этой кровати. Здесь потеплее будет, — сказал он напоследок.

Я остался сидеть за столом, делая небольшие глотки уже остывшего чая. Информации было не очень-то много, но что-то подсказывало, что я двигаюсь в верном направлении. Разморенный настойкой и горячей ухой, я сам не заметил, как мысли мои спутались, и я уснул прямо за столом.

Мне вновь снился сон, который я, кажется, знал уже наизусть. Все тот же сковывающий тело холод, непонятное рвение достичь дна и женский силуэт, в этот раз – несколько более четкий. Просыпаюсь я от нехватки воздуха, с застывшей картинкой светящихся в темноте зеленых глаз. Холодных, гипнотизирующих, нечеловеческих. В них нет намека на осознанность, теплоту души или что-то еще, что можно увидеть в глазах практически любого прохожего. Только странный неестественный свет.

Тело горит. Жарко даже в майке, а на улице все так же завывает ветер. Чтобы взбодриться, я решаю выйти на улицу. Снаружи стало заметно холоднее и темнее, чем было, когда я только приехал. В небе светила яркая луна, и можно было разглядеть даже звезды. Недалеко от дома было море, куда я и отправился. Все-таки, меня всегда тянуло к воде…

Пробираясь по выпавшему снегу, холмам и еле сопротивляясь резким порывам ветра, я дохожу до побережья. Камни мокрые, где-то – скользкие от замерзшей воды. Шум воды в этот раз почему-то не успокаивает, а вызывает тревогу. Я думаю о том, чтобы развернуться и уйти домой, подпитываемый вернувшимися из детства страхами, но замираю.

Чуть справа от меня в волнах стоит девушка с длинными темными волосами. Несмотря на босые ноги и легкую белую рубаху, кажется, что она находится на своем месте. Она не выглядит так, будто ей холодно. Может быть, я и опомнился бы от странного наваждения в каких-нибудь других обстоятельствах, но сегодня было то, что было.

Волны бились о ее колени, а она, поправив длинные локоны, слегка улыбнулась мне, и в лунном свете мне показались ее зубы, лишь смутно напоминавшие человеческие. Я стоял, словно вкопанный, пока девушка, встав ко мне спиной, начала заходить в воду. Я сделал шаг за ней. Первый, второй, третий… В ботинки затекла ледяная вода, джинсы намокли, а вскоре от холода стало тяжело передвигаться. Волны поднимались все выше, разбиваясь о мое тело и полностью придавая его морю. Задержав дыхание, я нырнул.

Никакой адекватный человек без подготовки не вошел бы в ледяную воду в середине декабря, и вряд ли у него получилось бы контролировать холод и дрожь в теле. Но и я был не адекватен в ту ночь. Словно воплощая сон в реальность я, открыв глаза под водой, плыл и плыл, погружаясь все глубже. Одежда сильно утяжеляла меня, замедляя движения и утягивая на дно. В пальцах спутались водоросли, бесцельно перекидываемые морем с одного места на другое. Из-за темноты я плохо вижу то, что меня окружает, а от соли глаза начинает сильно щипать. Если выберусь живым, наверняка полгода буду лечиться…

Периферийным зрением я замечаю длинную копну волос, развевающуюся от воды рубаху и бледное стройное тело женщины. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней, а она в этот момент поворачивает голову на меня. От страха и неожиданности я делаю вдох, впуская в нос и легкие соленую ледяную воду. Зеленые нечеловеческие глаза пронзают меня взглядом, а губы расплываются в улыбке, обнажая зубы со множеством клыков.

Мне не хватает воздуха. В панике я начинаю предпринимать попытки всплыть на поверхность, уплыть подальше от существа, в реальности которого я сомневался до последнего момента. Но цепкие сильные пальцы удерживают меня за ногу, не давая больше ни а сантиметр продвинуться к поверхности. Когда я уже готов распрощаться с жизнью, сапог с моей ноги соскальзывает, и мне удается сделать рывок, который спасет меня от утопления.

Тело перестает слушаться. Путь обратно по большей степени удается лишь благодаря сильным волнам, которые буквально выбрасывают меня на берег, словно мертвую рыбу.  Кто-то поднимает меня и уводит на себе в сторону бабушкиного дома.

«Щекотухами пацанов пугали, чтобы те вдоль берега и по ночам у воды не ходили, а то девка эта им голову илом набьет и в воду к себе утащит».