4

     После ухода девушки Нарцисс снова впал в забытье. Он метался из стороны в сторону в холодной постели, в которую завалился прямо в одежде. На шее он чувствовал скользкие, как змеи, руки колдуна, душившие его. Губы машинально шептали слова молитвы, но это не помогало. Нарцисс проснулся в ужасе, тяжело дыша. Сердце отчаянно колотилось, щеки стали пунцовыми, его лихорадило. Окна плотно разрисовал узорами мороз. Нарцисс чувствовал адский холод и кутался в плед. Комнату окутал полумрак — очевидно дело шло к сумеркам. Вставать с постели не хотелось, ни камин растапливать, ни свечи зажигать. Он чувствовал себя разбитым, слабым, будто кто-то пил его соки.
     Нарциссу показалось, что он умирает. Он прилег на смятую кровать, зябко кутаясь в одеяло.
     «А я умираю!» — послышался издевательский голос колдуна.
     — Сам и сдохнешь, проклятый горбун! — ответил Нарцисс.
     «Какой уже есть!» — ответил колдун. — «Никогда не отпущу тебя, мой сладкий, до веку со мною будешь деньки коротать!»
     Нарцисс снова впал в полузабытье, которое ненадолго приносило облегчение. Сны были нехорошими, он ворочался.
     Элиза не приходила. Нарцисс впал в глубокую депрессию и не вставал долгое время. За окном злилась вьюга, а в душе злился колдун, не дававший покоя ни на минуту. Он терзал душу изнутри. Делать ничего не хотелось, Нарцисса окутала полная апатия, он лежал в темноте  и пустоте, представляя, что умер и погребен заживо. Не хотелось не только петь, но даже вставать… Нарцисс подумал, что теперь душа его умерла вместе с телом. Все, что он делал — это написал небольшой стих, в то время, когда колдун дремал внутри него.
     Вьюга стонала за окном, печально и уныло, словно метроном депрессии, стучащей в висках. В глазах застыли слезы боли и обреченности. Все потеряно. Навсегда. Не в этой жизни, по крайней мере…
     Пламя свечи колебалось, будто от ветра, тоненький огонек дрожал, будто его жизнь, готовая погаснуть в любой момент. В конце концов, все наши жизни — пыль на дороге…
     Листок колыхался, перо безвольно упало на пол, оставив чернильный след. Пламя огарка свечи, свернувшегося расплавленным в причудливые формы, внезапно погасло, будто кто-то его задул.
     «Как невыносимо жить», — подумал Нарцисс, — «будто я подобен живому трупу. Мне и впрямь лучше умереть»…
     Колдун немного успокоился, видимо задремал. За окнами занимался рассвет. Нарцисс встал с постели, в полумраке был виден старый рояль, на полированной крышке блестел слабый луч ворвавшегося света, все еще лежали лепестки безвременно увядшей розы. Нарцисс подошел к зеркалу. Даже в полумраке он увидел, как избороздили глубокие морщины его прекрасный лоб, как осунулось и побледнело его лицо, будто он был бесплотным духом. Или даже древним стариком, так вернее.
     Слабо передвигаясь по комнате, он открыл стол и достал остатки роскоши — последнюю сигару. Присел на кресло, смотря в окно — на занимавшийся рассвет. Сквозь морозные узоры проглядывало белое полотно снежного покрова. Каркало воронье.
     Сумрачная комната наполнилась клубами дыма. Он закашлялся и снова втянул струйку дыма — последнее, что доставляло удовольствие. Клубы дыма окутали комнату дьявольским туманом. Поквитавшись с сигарой, медленно, не торопясь, высосав все смолы, он достал недопитую бутылку вина и присосался к горлышку. Когда бутылка была допита, он небрежно откинул ее; достав острый нож, так же небрежно ударил по венам. Свежая кровь окропила лепестки поникшей розы, словно утреннее причастие и упала кровавой кляксой на девственно-чистые листы, на которых еще не родился стих.