— Работы на кухне это тоже касается, — произнесла Екатерина Фёдоровна.

— Хорошо, — ответила я.

Директор дёрнулась. Мой спокойный тон явно раздражал её. Несколько секунд ожесточённой борьбы с собой, и она повернулась обратно к Денису.

— Денис, я слышала голоса, — произнесла она с нажимом.

Я кивнула Денису, подбадривая его. Он молчал. Я уже хотела вновь заговорить с директором, но тут Денис выпалил.

— Я спросил у неё, в каком кабинете теперь математика. Ведь тот закрыли на ремонт…

— А ты разве не знаешь, что с «Молчунами» нельзя разговаривать?

— Знаю…

Денис уткнулся в пол. У него очень хорошо получалось изображать беспомощность мальчика, попавшегося на каком-то нарушении. В общем-то, он и был мальчиком, попавшемся на нарушении, но он отнюдь не был беспомощным. Он знал, что сказать дальше.

— В таком случае, почему же вы заговорили… с ней?

Последнее слово Екатерина Фёдоровна произнесла с особой интонацией презрения.

— Я… Я же просто спросить…  Про математику… Там же ремонт, а где тогда… Я не хотел…

— Перестаньте мямлить, Денис и скажите чётко. Почему вы заговорили с нарушительницей?

— Я… Она… Я только спросил…

— А кто разрешил вам спрашивать?

— Я… Простите! Я не хотел, я случайно!

Денис перешёл на истерику.

— Прекратите! Прекратите эти вопли!

— Я только спросил, только спросил! Она шла, а я спросил! Мне на математику надо!

— Хватит! – закричала Екатерина Фёдоровна. На лице её читалась брезгливость. Она не выносила детские истерики, — всё, Денис, три дня работы на кухне.