–Ну-ну…спокойнее!
Дети они и есть дети. И Маришка такой же ребёнок. К тяжёлому труду ей ещё дорасти, к шитью не способна пока, неусидчива больно, но всякое дело в руках её спорится.
–Послала бы ты её в город…– вздыхают соседки, – может, к рукодельнице какой бы поступила в подмастерье.
–А жить ей как там? – возмущается с досадой мать, но на себя её досада. Жмёт материнское сердце обидой за дочь, хочется ей другой жизни избрать, не в труде хоронить, что не кончается никогда, а хоть как-то облегчить.
–Дела-а…– соглашаются соседки, вздыхают. В деревне все дети свои, родные. За каждого сердцу обидно, но что сделаешь? Мир большой, но в него ещё дойти нужно, а так он и не заметит какой-то глухой деревеньки.
***
Маришка решается. Сегодня ветрено. По реке рябь, волосы раздуваются и юбки что колокол, а главное: ветер доносит тот самый шелест, тот страшный шелест, завораживающий.
–Иди…что страш-ш-шного? – уговаривает листва. Маришка оглядывается на лес, затем на ребят, занятых плетением, и поднимается.
Ей удаётся выбраться незамеченно, странная духота перехватывает горло, пока длится этот бег – судорожный и безотчётный, и вот она уже у кромки леса.
–Я только с краю постою…– шепчет Маришка не себе, а ветру и чудится ей, что ветка кивает, соглашаясь.
Нет страха. Стволы деревьев как стволы деревьев. Листва как листва. И если вглядеться в просвет между стволами, видно, что и кустарники темнеют, и даже полянка вроде как. Не так и темно, не так и густо. Сказки всё!