Смерть уже была где-то рядом. Мантэр ощущал её дыхание на своей одряхлевшей шее, но не желал сдаваться вот так.

            Смерть носила имя и имела образ. Возмужавший принц-мятежник Филипп, как говорили, подступал уже к столице. Которая единственная сейчас держалась среди захваченных земель. Впрочем, захваченных ли? Как слышал Мантэр – его графства и уделы предавали его, не чувствуя больше угрозы. Конечно, они сами распахивали ворота перед Филиппом, они знали, что им ещё жить и развиваться.

            По-настоящему развиваться, без страха и ужаса, без постоянных спровоцированных несчастий.

–Это не я, – убеждал Мантэр себя, глядя в проклятое равнодушное зеркало. – Я мало прожил. Я всё положил на счастье своего народа. Я жертвовал им ради его блага. Когда-нибудь они это поймут.

            Отражение привычно повторило его речь, согласилось.

            Но оно лгало. Мантэр сам не верил в свою правоту. Ему казалось, что расцвет, которого он так поджидал и который всеми силами, даже преступными, стремился призвать, откатывается всё дальше и дальше, и будет откатываться дальше, потому что всё должно быть конечно. У успеха и расцвета должна наступить старость, как наступает она у людей, а затем смерть, и, как у душ – возрождение.

            Таков порядок породила сила. такой порядок он, возомнив себя единственной силой, попытался изменить. Но уходит молодость и уходит его последняя власть.