-И…что? – Петион сам уже думал об этом, но одно дело – подумать самому, другое, когда ты слышишь подтверждение своим самым страшным мыслям. – Что дальше?
-Ни-че-го, — сообщил Шарль. – Они будут уничтожать нас. Мы будем делать так, как хотели. Будем пытаться собрать силу, но…
Он не договорил, вздохнул. Петион раздраженно переспросил:
-Что «но»? что? Ты что…сдаешься, Шарло?
В лицо Барбару бросилось кровь и безумство – не то, каким разил Марат со своих трибун, требуя сто тысяч голов для Республики, не то, что звучало в устах Робеспьера, а какое-то…живое, приближенное к земному.
Он вскочил. Кувшин с водой, стоявший и без того неустойчиво, с плачевным вскриком обнажил воду по холодному полу.
-Обезумел?! Ты, Жером, что, обезумел? – Шарль сорвался на крик. – Нет! Нет, я не из тех, кто сдается!
Шарль встретил затравленно-испуганный этой бурей взгляд Петиона и отрезвление вернулось к нему, он выпустил скомканную в пальцах ткань хлипкой рубахи друга, хоть и не помнил, как вообще схватился за него, неловко расправил как было и уже тише, отступая и примиряясь, извиняясь не словом, а тоном, за вспышку, сказал:
-Я не сдаюсь, нет! этого не будет. Сейчас я выйду к нашим друзьям, буду бодр и весел, но ты, мой друг, тебе я могу сказать то, что не скажу им: перспективы наши плачевны.
-Плачевны, — подтвердил тихо Петион. – Да, может быть, ты прав. Вернее всего, ты прав.