— Докуривать будешь?

Тот, что только что убил птицу, немного успокоился. Дрожь его как-то поубавилась, сам он перестал оглядываться, в общем, кажется, что ему полегчало. Однако выглядеть он лучше от этого не стал – вся его правая рука была покрыта черной смолой, был покрыт и живот его пальто, а также с руки из свежих ран стекала густая, немного потемневшая кровь. Она не была такой красной, какой должна была быть всегда. Она была темнее, и понимали это оба.

— Какое право ты имеешь пользоваться такими возможностями, если проигнорируешь мольбу? Я тебя умоляю, воскреси его, ты это можешь в любой момент, — кажется, что мужчина пришел в оцепенение, пока говорил, ибо не двигался уже совсем, голова его свесилась вниз, взгляд уткнулся туда же.

— Да если и могу – что мне с того? Они его убили, те же, за кого он боролся, в кого и верил. Я знаю одну подобную историю. И знаешь, воскрешение там привело не к лучшим последствиям. Ты должен понимать, что у человека есть всего один шанс. Да и у всего человечества тоже – и в моем мире люди давным-давно его потеряли. Ты ведь просто посмотри на меня – чем я отличаюсь от тебя? Что ты видишь во мне ужасного? Нрав? Так он стал таким по вашей вине.

— Не отрицай и свою вину в этом. Стоило заранее подумать о том, как люди отнесутся к тому, кто умеет воскрешать мертвых.

— А, так ты хочешь сказать, что это моя вина? По заслугам? Это я сам себя пытал в Средневековье?! Это я сам на себе ставил опыты с самой эпохи Просвещения?! Держали как дворовую собаку, а теперь я виноват?! Да вы же, сука, сами друг на другом издеваетесь, уже не говоря про меня – какой-то ужас непостижимый происходит еще с самого Средневековья, — с этими словами он быстро встал со стула, смотря в окно, — вот, посмотри на этих! Чем тебе не инквизиция, что сжигает еретиков? И ведь, мрази, видят, что мне это не причиняет вреда, мне очень больно, но убить меня нельзя, и пихают свои, суки, раскаленные клейма, ты посмотри, просто, мать твою, посмотри, — некромант отвернулся от окна, и начал расстегивать рубашку.