Через два часа ему начало казаться, что так теперь и пройдёт вся его оставшаяся жизнь — в методичном отталкивании Скачка, который словно специально рикошетил от дерева к дереву. Наверное, откуда-нибудь сверху их движение напоминало очень, очень медленный пинбол.

Впереди росли два дерева. Если бы ширина измерялась в конях, то между этими деревьями была ровно одна целая и две сотых коня. Скачок, видимо, посчитал так же и потому ускорился, чтобы не застрять. Аркадий вспомнил сцену с лыжником из фильма «Самогонщики» и быстро понял, что либо станет опытным наездником прямо сейчас, либо они въедут между этими деревьями и он порвётся вдоль, как сосиска во время варки.

Аркадий взялся за поводья, натянул их что есть сил куда-то в сторону и назад, упёрся пятками в бока и изогнулся всем телом. Ещё он попытался изобразить незнакомый звук «тпруу!», но получилось только сдувающееся «тпфссс». Скачок дёрнулся и медленно, как Титаник от айсберга, начал отваливать в сторону от смертельной ловушки. Когда опасность миновала, Аркадий так же неистово изогнулся в другую сторону — и конь, как ни удивительно, послушался. Управление стало налаживаться.

Борясь с деревьями, он мельком оглядывался на их небольшой караван, и это вызывало только досаду — казалось, проблемы лошадиных габаритов касаются только его. По крайней мере Оля выглядела вполне жизнерадостной.

Участок ровного леса закончился, начались подъемы и спуски и смотреть по сторонам стало некогда. В низинах земля была мягче, копыта проваливались в мох, лошади спотыкались, переступая через корни. Седло под Аркадием то ухало вниз, то резко лягало вверх.