Пока он полоскался, подошла Оля с фотоаппаратом и тут же пошутила про лошадиный галоп и неуловимых мстителей, что показалось ему невероятно, гомерически смешным и неожиданно для Оли, носков, вечернего леса и, главное, для себя самого, Аркадий захохотал… Так он и остался потом на фотографии — в ореоле вечернего солнца и водяных брызгах, хохочущий, мокрый, в каждой руке по сморщенному носку. Казалось, будто он только что поймал в ручье двух королевских креветок и очень счастлив. Но он и правда был тогда очень-очень счастлив.

Счастье кончилось сразу, как он вернулся в лагерь — с крупа Скачка нахально смотрел на него ненавистный драйбег, будто предлагая продемонстрировать, с какой ловкостью Аркадий достанет из него палатку и пенки.

Ночь, как говорится, не принесла облегчения. Вчера в урочище их палатки стояли на мягком ровном лугу, а тайга-то — совсем другое дело. Аркадий лежал на спине, ощущая, как мёрзнет нос, а еловый корень медленно раздвигает ему ребра. Он вспоминал тот самый раз, когда впервые спал в палатке посреди леса. Та ещё была история.

Аркаша был тогда в детском летнем лагере и вожатые устроили двухдневный поход — привели отряд на озеро, на ночёвку со всеми подобающими ей кострами, песнями под гитару и даже полузапрещённым ночным купанием.

Аркаше выдали старую брезентовую палатку. Он разложил её на земле запчасти и озадаченно посмотрел сверху. Похожее чувство посетило его несколько позже, когда девушка в первый раз сказала ему «да»: он вроде как ждал этого, но с чего начинать и как действовать — было неясно.