Я уверен, что существуют толстокожие люди, для которых полет в самолете, — обыденное дело, но, наверное, и они иногда вздохнут невпопад, когда лайнер, готовый подняться в небеса, совершает тот самый, длинный затяжной поворот на старте взлетной полосы, нехотя многотонно осаживаясь, при этом, в жажде небес, внутриутробно нетерпеливо норовя буруном. Эх, что я не пилот!

       Летом на рейсах до моря не лампы освещения, а огоньки праздничной иллюминации; не бортпроводники, а курортпроводники, поскольку для большинства пассажиров это не перелет, а первый аттракцион в череде отпускных мероприятий, и он долго откликается в воспоминаниях теплым чувством, так как все приятное еще впереди, — оно светится на экране длинным рядком многообещающих цифр нетронутого банковского счета.

       Девушка в голубом пиджаке, под ним белая футболка с модным принтом, синие джинсы прижаты фирменным коричневым ремнем, такая же коричневая со светлыми вставками фирменная объемная  дамская (кожаная) сумка. На сумке бирка «ручная кладь», на лице — всё:  от изогнутых к татуажным бровям длинных ресниц до средней напыщенности, креативных очертаний пухлых губ — «Фифочка».

       Ряд трёхместный. В среднем кресле — мужчина в рубашке.

«Спит, не спит?» Глаза закрыты.

 — Разрешите, — Фифочка нацелилась взглядом на место возле иллюминатора.

Взявшись одной рукой за подлокотник, мужчина с усилием неловко поднялся, и лишь затем, словно нехотя, открыл глаза. Рубленое морщинами лицо, неровные колеи двухдневной щетины, голова, косматая в профиль, в анфас —  воспаленные горошины в глазах, от них, надламываясь, плетутся к радужке алые паутинки. Глубоко дыша, тягуче и редко моргая, мужчина медленно, будто возвращаясь в себя, освободил ей проход.

Вдруг топот, как хлесткий технобит, —  шустрый мальчуган на полном ходу. Запнулся, налетел, срикошетил.

— Ой! — потеряв равновесие, Фифочка неуклюже чиркнула кистью о край рукава мужчины. Что-то сухо клацнуло.

— Ай! — девушка моментально отдернула руку и въелась глазами в ноготь.

Ничего не треснуло снаружи и не успело лопнуть от испуга изнутри, — осознание неприятности всегда запаздывает.

Тесная посадка продолжалась: где-то голосил карапуз, гулко и добротно щелкали замки багажных полок, кто-то по телефону вел обстоятельный репортаж, переговариваясь с родными; доносился легкий запах бортового питания — неповторимый пакетированный аромат холодных касалеток.

Расположившись в кресле, недовольная Фифочка поглядывала в иллюминатор. Рядом мужчина в рубашке занял свое место. Большим пальцем руки поглаживая заветный ноготь и беспокойно ёрзая, она белоснежными гвоздиками верхних резцов в сердцах впивалась в блеск нижней декоративной губы. Говорят, слабые духом мстят за испытанный негатив.

— Я из-за вас чуть ноготь не сломала.

— …

Она не унималась:

— Вы знаете, сколько это стоит? —  расправив перед собой по-павлиньи веером кисть, она выставила ухоженные пальцы под игольчатые блестянки пыли, барахтающиеся в солнечном луче, случайно проникшем сквозь пятно иллюминатора. Остроконечные ногти страстно вспыхнули холодным алым металликом.

— Извинились хотя бы, как мужчина!

— То есть, я должен извиниться за то, что не делал? — мужчина в рубашке вставил наушники и прикрыл глаза. Она  обвиняла и возмущалась. Много раз.

       Самолет приступил к рулению.  Фифочка успокоилась, переключив внимание. В иллюминатор начала фотосессию. Потом себя. Взлета. Себя. Крыла во время набора высоты. Себя. Видео приветы, камерой туда-сюда, потом туда-себя: «Какой красавчик дальше в двух рядах — высокий стриженый атлет, а я рядом с тюфяком, мужланом и, наверняка, выпивохой в рубахе». Снова запись видео. Махала руками. Много раз.

Человек в рубашке глаз не открывал. Он спал.

       Солнце идеальным точечным светильником вкручивалось в глухое безупречное марево синевы небес и прижимало края нечесаного пледа белых облаков к земле, иногда пробегая беспризорным лучом по остекленевшей глади крыла и заглядывая в салон сквозь щели не до конца закрытых иллюминаторов. Бортпроводницы — крепкая взрослая и хрупкая молоденькая стюардессы, стильно затянутые снизу форменными юбками, сверху плотно обернутые в фирменные блузки, собрали мусор, остатки легкого обеда и освободили проход. Пассажиры, разминая затекшие мышцы, потянулись в хвост самолета к туалетным комнатам, — в салоне, пропитавшимся характерным сладковатым запахом кипящей жирной фольги, началось послеобеденное полетное броуновское движение.

       Редко удается стать свидетелем происшествия. В кино ключевой момент подводится нарастающей музыкой, грохочет эффектами, ослепляет вспышками, тревожит выкриками; в реальности все прозаичнее: обычно возникает  не соответствующая обстоятельствам аномальная суета, которую вектор сознания сначала отвергает, продолжая следовать предопределённой им благополучной картине, и лишь случайным импульсом, уцепившись за странное, включает красное: «Что-то произошло!»

       Так вышло и в этот раз. Сначала взрослая стюардесса, торопливо стуча каблуками в проходе, со сдавленно-строгим «разрешите» потеснила мужчину в рубашке. Затем, по ходу движения, подняв голову, он заметил, что несколько человек, одеревенев лицами, сгрудились возле одного из кресел; рядом сидящие пассажиры, как по команде, уставились в том же направлении. Подойдя ближе, мужчина увидел, что все внимание приковано к девушке, сидящей возле иллюминатора. Два места рядом пустовали, — судя по всему, ее родители стояли тут же, вместе с двумя стюардессами и еще одной женщиной, перегородив телами проход.

— Можно? — мужчина в рубашке чуть задержался напротив ряда, в котором сидела девушка, и, подчинив центр тяжести одной ноге и освободив другую, в легком наклоне, пристально, словно сканируя, взглянул в лицо пассажирки.

— Не мешайте, пожалуйста! Проходите, здесь нет ничего интересного, — по всей видимости, это не понравилось отцу девушки, который заметно нервничал. Девушка, на вид ей было около …надцати лет, сидела с несуразным, вытянутым, словно в маске из фильма «Крик» лицом и приоткрытым ртом, и закрыть его не могла, как и сказать что-либо. Мужчина в рубашке продолжил путь в направлении туалетных комнат, к которым выстроилась нешуточная очередь. На ходу он, видимо, принялся что-то обдумывать, так как его походка заметно изменилась, — хотя до края очереди было недалеко, несколько шагов он совершил так, как это делают спринтеры, срываясь со старта, — в процессе движения постепенно выпрямляя свое тело. Не задерживаясь в конце очереди, мужчина в рубашке стал сразу протискиваться в ее начало. 

       Между тем на свое место вернулся плотный мужчина в костюме подростка выходного дня — без галстука, но помятый. Глядя в иллюминатор и наслаждаясь полетом, Фифочка спиной ощутила легкие толчки и скользящее копошение. Мужчина, усаживаясь, тряхнул еще раз спинку ее кресла и громко заявил своей супруге:

— Там у девчонки челюсть заклинило. Сейчас пойдем на вынужденную.

Вытянув шею утренним одуванчиком, озабоченно вскинув брови и выставив вверх ставший острым подбородок, Фифочка резко обернулась:

— Куда пойдем?

— На вынужденную посадку, в ближайший аэропорт, ей нужно к врачу.

— Да вы что? У меня билет на концерт, я не успею…

       Перед входом в туалетные комнаты, внимательно наблюдая за обеими дверьми, стояла полная, в бриджах и блузке, женщина в возрасте, с легкими признаками вредности для окружающих. Она была первой в длинной очереди. Ее редкие, слабо завитые волосы со стороны затылка примялись от длительного сидения в кресле, и она, чувствуя это, постоянно поправляла их рукой, беспокойно приподнимая и хаотично теребя.

— Разрешите, я пройду перед вами? Только вымыть руки.

— Молодой человек, имейте совесть. Все ждут, даже с детьми стоят, и вы подождете, — она ответила и сразу отвернулась; при этом, возмущенно нервничая, ухватившись за подголовник рядом стоящего кресла, рефлекторно тряхнула им так, что спавший в его объятьях мужчина от неожиданного толчка открыл глаза и недовольно буркнул:

— Можно полегче!

— Сейчас меня вызовут, — мужчина в рубашке не успел закончить фразу, как в громкоговорителях раздалось:

— Уважаемые пассажиры! Требуется медицинская помощь. Если на борту есть медработники, просьба обратиться к бортпроводникам.

Стоя за спиной женщины, он начал аккуратно закатывать рукав рубашки. Дама через плечо взглянула на беспокоящее ее действие, плотно сжатыми губами она то и дело двигала вверх, подергивая носом; в какой-то момент она застыла и вновь обернулась, задержав взгляд и еще раз внимательно оценив характер действий мужчины, и, когда дверь в одну из туалетных кабинок открылась, она, встав боком и пропустив вышедшего пассажира, вдруг кивнула головой в сторону двери. Мужчина в рубашке проскользнул в туалет, он даже не запер за собой — табло продолжало светиться зеленым светом.

       Страдающая девушка пересела на кресло к проходу. Отец в модном белоснежном поло с потной полосой на спине, нависая над ней такой же белой, словно без цветовой заливки, внушительной грозовой тучей и ощущая, как его сердце, зажатое меж двух турбин лайнера, в бешеном темпе перемалывает последние фрагменты терпения, терзал стюардессу:

— Сделайте хоть что-нибудь, вы же бортпроводник!

Взрослая опытная стюардесса очень хотела помочь, но, обученная всему как борец-теоретик, понимая, что сейчас требуется запрещенный прием, применить который она не в состоянии, держала себя в руках, сохраняя спокойствие и вызывая его в окружающих:

— Командир запрашивает помощь. Скоро будут инструкции.

Глядя в лицо девушки, молоденькая бортпроводница, искренне сопереживая, испытывала неприятные ощущения. Ее природная чуткость стягивалась шипастыми узлами внизу живота, напирая чугунной саднящей болью в бедренную мышцу. И чтобы освободиться от досаждающих спазмов, она постоянно поднимала одну ногу, сгибая ее в колене, плоским каблучком изящно отбрасывая в сторону назойливое страдание. Затем она переводила взгляд на отца девушки, который пугал ее, вращая глазами, словно потерявшими опору, и она возвращалась к несчастной девушке. Круговорот.

       Тем временем из туалетной комнаты вышел совершенно другой человек. Если напряжение, вызванное адреналиновым давлением, вывело родителей девушки из себя и заставило волноваться неравнодушных пассажиров, находящихся рядом, то на мужчину в рубашке оно возымело силу обратного эффекта: в его осанке будто активировали опцию стального стержня, и от этого расправились плечи; слегка прищурившись, он, словно хищник, захватил в перекрестье взгляда свою добычу, и, пробираясь обратно в узком проходе сквозь чащу людской очереди, игнорируя тычки локтями, легкую болтанку самолета и случайные зацепы обуви, не выпускал место, где находилась девушка, из поля своего зрения. На ходу он закатывал другой рукав; лицом посвежел, внезапно помолодев; в его глазах стал определенно читаться содержательный и значимый ясный смысл — смысл его существования. Когда он подошёл к ряду, где находилась девушка, и вдруг вынырнул из-за фигуры женщины, идущей навстречу, молоденькая стюардесса под напором его взгляда невольно попятилась назад, покорно освободив ему пространство для действий.

— Не волнуйтесь, сейчас все поправим, чуть повернитесь ко мне. Да, вот так.

— Поднимите подлокотник, — он обратился к стюардессе и, наклонившись вперед, повел головой из стороны в сторону, внимательно осматривая лицо страдавшей девушки слева и справа, при этом прощупывая пальцами челюсть в районе ушей.

— Дайте чистое полотенце!

Отец девушки, крупный, атлетического склада мужчина, открыл багажную полку и, достав оттуда свой несессер, вынул аккуратно свернутое полотенце:

— Пожалуйста.

В жестах мужчины в рубашке не было суеты, — манипуляции, одна за другой, текли спокойно, но без остановки, и в этом нескончаемом, непрерывном ритме неумолимо росло ощущение быстроты, — и теперь он, ловко обернув большие пальцы рук полотенцем, живо успокоил девушку:

— Расслабьтесь и не кусайтесь! Все будет хорошо. И обратился к отцу:

— Придержите дочери голову.

Вставив обернутые пальцы ей в рот, он переступил с ноги на ногу, подыскивая удобное положение и проверяя надежность опоры. Одновременно, пошевеливая фалангами и чуть смещая подбородок, он будто искал у нее что-то во рту; потом прильнув ближе, остановил себя и замер.

Раздался еле слышный щелчок, хотя, быть может, это тонко пискнула рядом стоящая молоденькая стюардесса, непроизвольно подпрыгнув от неожиданности; одновременно мать девушки, волнуясь, по-детски мило и смешно моргнула. В этот миг, казалось, время перестало существовать, и вместе с ним между небом и землей схлопнулся до материальной точки и снова возник самолет с пассажирами, поглощённый турбулентностью стрессовой ситуации. Мужчина в рубашке, тем временем, вернул окружающих в происходящее:

— Вот и всё!

Прикрыв ладонью рот, прижав и удерживая подбородок, медленно осознавая, что все закончилось, девушка, наклонив голову, замерла. Она зажмурилась, пытаясь помешать стремительному натиску охватывающих ее эмоций, вызванных курьезным критическим случаем, но поток подкрашенных тушью слез неожиданно хлынул помимо стараний ее изнуренной воли.

Вернув полотенце, мужчина в рубашке  обратился к родителям:

– Твердое не есть, широко рот не открывать, особенно при зевании, и… все образуется.

Взрослая стюардесса, стирая маску строгой уверенности, наконец заулыбалась, а молоденькая торопливо засеменила в сторону кабины пилота. Отец, свернув полотенце, уложил его на место в несессер. Затем поднял к багажной полке, выразительно им тряхнул и, обращаясь в сторону дочери, торжественно заявил: «Что бы вы без меня делали!»

Мужчина в рубашке подошел к своему ряду. Пассажир, сидевший с краю, поднялся и освободил проход к креслу. Фифочка, повернувшись в его сторону, улыбаясь и намеренно часто хлопая длинными кукольными ресницами, затараторила:

– Вы так быстро все сделали. Жаль я не успела снять видео, получился бы отличный контент!

– То есть, теперь я должен извиниться за то, что сделал? — не глядя в ее сторону, он занял свое место в кресле и, откинув спинку назад, достал миниатюрный кейс с наушниками. Девушка, увлеченная своей идеей, по инерции продолжала что-то говорить, но ее фразы не достигали цели, — прикрыв глаза и не обращая на нее внимания, он утопил в ушах звуковые кнопки.

Утомление сетью черствых морщин проступило на его лице, запавшие внутрь щеки подтянули рельефную худобу скул, и уголки рта обращенными запятыми замкнули дугу грустного смайлика.

Я не знаю, унаследовал ли от рождения мужчина в рубашке черты своего характера, или эти качества были приобретены в ходе работы в хирургическом отделении, или конкретный день острым случаем невольно уткнулся в его усталость.

Я просто рассказываю то, что видел.