— Но что же за этой стенкой? Что же там ожидает нас конкретно? – поинтересовался я, глядя старику в его глаза.

— Неизвестность. – ответил тот. Он посмотрел на меня глазами, полными страха, чего-то неизвестного, того, что пугает самого старика не меньше нас.

Он ловко справлялся со шприцом, будто вводил такие препараты каждый день. Рука нисколько не дрожала, все движения проделывались с невероятной лёгкостью. Саша по-прежнему лежал без сознания, иногда вздрагивая. Его зрачки бегали где-то там, под закрытыми ве́ками, по телу пробегала мелкая дрожь, а волосы по телу вставали дыбом.

— Думайте, он выдержит? – обеспокоенно спросил я, глядя на Сашу, лежащего с закрытыми глазами.

— Если у него крепкий организм, то он вытянет такую дозу, а пенициллин поможет справиться с этим недугом. – старик отряхнул руки, отбросил назад шприц. – Главное – покой!

Удар за ударом стена становилась слабее, шла трещинами и готовилась вот-вот осыпаться. Новый замах, удар, новый замах, трещина. Стена была приличной по толщине, но с каждым новым заходом звук от удара становился другим, совершенно не похожим на предыдущий.

— Я знаю. – удар. – Он здесь. – очередной замах, удар. – Я должен пройти к нему!

Старик бился с этой стеной, словно заключённый, мечтавший о свободе. Нанося очередной удар, он выдыхался из сил, пот лил с его лица ручьём, а новый замах становился слабее.

Стена наконец-то поддалась: большие куски бетона упали на пол, освобождая проход в черноту, туда, где боятся бегать крысы, в осязаемую тьму, которая тянет к тебе свои невидимые руки, укутывает в свои тёмные объятия, погружая тебя в царство тьмы.