А потом приходит смута. Вернее, началось все с того, что Король, еще будучи ребенком, очень хотел доказать своему младшему брату – принцу Мирасу, свою исключительность. Годы шли, а желание никуда не девалось и даже усиливалось.

            А принц Мирас был человеком амбициозным, тщеславным и болезненно воспринимал все тычки и оскорбления. Стоило ли удивляться тому, что Мирас, отдавший всю свою ярость и неприкаянность на служение народу, вскоре стал обладателем мощной политической партии? Стоило ли удивляться перевороту?

            Обстоятельства его были странными, туманными. Но Медер объяснил себе так: был Король Прежний, но ушел. Теперь Король Мирас.

            Впервые войдя в королевскую залу, ставшую новой палатой Короля, Медер приветствовал правителя:

-Ваше величество, — чем изрядно расслабил Мираса, знавшего, какой властью обладают жрецы.

-Я рад твоей дружбе, — признался новый король. – Высший жрец, Медер.

-Я дружен со всеми, — не стал отпираться Медер. – дела трона мало интересуют слугу Луала и Девяти рыцарей Его. Религия должна идти рядом с политикой, но не пересекать ее.

-Разве религия не может прийти на помощь своему королю? – Мирас был само очарование. – разве не присягал ты короне?

-Корона имеет смертную голову, а жрец – волю Небес.

-Но смертная голова может служить благу, что одобрит воля небес, — Мирас ценил искренность в людях, даже если эта искренность была опасной. – скажи мне, высший жрец, разве всегда ты поступал на одно благо? Разве не прятал ты браки, разве не доносил ли исповеди, и, в конце концов, разве не благословлял ли ты тайно бастардов?