Ховер, по-прежнему улыбаясь, склонил голову набок и спросил:

— Вы хоть понимаете, чем рискуете, высказывая такие предположения?

— Понимаю. Но таков уж мой язык.

— Чего ради вы ищете правды? Хотите написать очередную статью? Боюсь, нам придётся взять с вас подписку о неразглашении. В лучшем случае.

— Во-первых, меня пытались убить, а это выходит за рамки стандартного расследования…

— Я вас умоляю. Хотите сказать, что во время того расследования о контрабанде Гудвиндса вам ничего не угрожало? Свою жизнь вы ставите под угрозу с незавидной регулярностью, но это ваш выбор. Да, мы кое-что о вас знаем. За одиннадцать лет, которые вы так или иначе работаете в журналистике, в вас три раза стреляли, один раз пытались утопить, а однажды даже пытались сжечь в собственном доме.

— Во-вторых, — продолжал я, не желая останавливаться на замечаниях собеседника, — я считал, что поставил точку в своём расследовании, когда опубликовал статью в «Нью-Йорк Пост». Однако смерть Гудвиндса дала мне понять, что расследование не окончено.

— Ах, понимаю. Любопытство. Для вас это теперь нечто вроде занозы в… пальце?

— Нечто вроде.

— Тем печальнее, что финал этой истории будет вам недоступен. Разве что у вас найдутся весомые доводы.

— Вы проверили звонки Гудвиндса в день его убийства?

— И какой смысл мне вам отвечать?

— Бросьте, Ховер! Я всё равно связан по рукам и ногам! Ну же, — нетерпеливо сказал я. – Это важно.