Сейчас ему необходимо было хоть какое – то время побыть одному. Не хотелось лишних расспросов. Просто надо было успокоиться и привести свои мысли в порядок.
— Ну хорошо, – кивнула она ему в знак согласия, – только недолго. Небось голодный, незнамо как. Как придешь кормить тебя буду.
И она, не торопясь, скрылась в дверном проеме.
Усевшись на приступках, вытянув вперед распухшую ногу. Солнце начинало пригревать. Из продрогшего за ночь тела, стал выходить холод в виде легкого потряхивания. Возможно это сказывались последствия от полученного стресса. На смену озноба, пришла теплая волна, разливающаяся благодатью по всему телу. Он стал успокаиваться и мысленно поблагодарил бога, что все так благополучно завершилось.
Косые лучи солнца слепили глаза. Он прищурился и прикрыв их слегка ладонью, окинул взглядом двор. Недалеко на зеленой лужайке лежал козленок, привязанный Тимофеем к колышку. Козленок видимо тоже наслаждался теплом солнечных лучей, изредка бросая встревоженный взгляд на Василия. Чуть дальше в стороне мирно паслась его пропавшая коза Манька. Манька приподняла голову, посмотрела на хозяина и вновь принялась щипать траву.
— Ах ты ж отродье! – выругался он в сердцах, – где же тебя заразу носило?
Но не успев выплеснуть весь свой гнев на козу, он услышал, как кто-то его окликнул.
— Эй, милок! – услышал он женский голос.
Недалеко от дороги, напротив дома, стояла старушка, опирающаяся на клюку.
— У меня намедни козленок сгинул. Черненький такой. Молвят вы нонче сыскали какого — то. Не мово ли?
— Сыскать то сыскал, а чей он не ведаю. Вон он отдыхает. Поглянь, може и твой.
Старуха сделала пару шагов вперед, позвала:
— Яша, Яша!
Козленок, заслышав знакомый голос вскочил, завертел головой.
— Мой родненький. Слава те господи.
— Ну коль твой, забирай.
Старуха отвязала козленка и поблагодарив хозяина, засеменила прочь.
С трудом поднявшись, Василий заковылял в избу…
После завтрака все домашние разбрелись, каждый занялся своим делом. Тимофей, почистив в хлеву, вышел во двор. И примостившись на чурку, в тени дерева, стал точить косу. На завтра сговорились с младшей сестрой Варькой пойти с утречка на сенокос. Маняша же с дочерью копошились в это время на огороде. Дед, тоже нашел себе занятие. Усевшись на приступках, достал свои ножи, заготовки из липы и принялся вырезать ложки. По этому делу он был большой мастер. И только Василий, оказался без дела. Давеча Маняша приводила деревенского знахаря Михалыча. Тот осмотрев распухшую ногу, наложил на нее повязку с примочкой и рассказал через сколько ее менять.
— Ничего страшного, просто растяжение. Но сейчас ноге нужен покой, – уточнил он и успокоил, – через недельку — другую ужо будешь бегать.
И оставив пузырьки с примочками – удалился восвояси.
В горнице на стене висело небольшое зеркало, обрамленное резной деревянной рамкой и покрытое сверху темным лаком. Василий, опираясь на принесенную для него палку, подошел к нему, стал рассматривать в нем свое отражение. Оттуда на него смотрели серые чуть выцветшие с возрастом и небольшим прищуром глаза. Над которыми нависали густые темные брови. Он погладил шершавой мозолистой ладонью, свою щетинистую щеку. Лишь слегка коснулся коротко стриженной бороды и опустил ладонь на некогда темно русые, а теперь посеребренные сединой волосы. Проведя по ним рукой, тяжело вздохнул. И тут вдруг на него с новой силой нахлынули ночные страхи. Одна за другой из глаз выкатились скупые мужские слезы. Василий, устыдившись своей минутной слабости, торопливо смахнул их рукавом и оглянулся, – не видал ли кто?
Но в горнице кроме него никого не было. Вздохнув с облегчением, заковылял в сторону кровати.
