Наконец картофель был убран подчистую, над шоферюгой еще и посмеивались беззлобно за стремление оставить голополье: «Голодающее Поволжье». Совхозное начальство, в благодарность за полностью убранный урожай, даровало пожарному училищу грузовик картошки, почетную грамоту и повелело местным серопогонникам порвать составленные впопыхах протоколы, найдя их ничтожными, по выражению седоусого красавца-председателя совхоза с длинным рядом наградных планок на представительном сюртуке. На прощание председатель не преминул пожать всем уже курсантам руку и сказал шоферюге: «Учись, сынок, чтобы стать настоящим пужарным». Вот такой у него был выговор.
Пожарное училище, которое называлось сокращенно ПТУ, в техническом уровне было на непревзойденной высоте, изредка в него пригоняли военную технику для общего развития, шоферюге оно со временем понравилось, он даже подумал: «Ладно, уломали, буду грызть гранит, из ПТУ в ПТУ через институт, тенденция, однако». Вот только много учиться не пришлось, шоферюгу с бывшими студентами постоянно гоняли по внутренним нарядам в столовую на «дискотеку», на Знамя и на склады с автоматом и полным боекомплектом. В то время, как бывшие срочники, после школ и бурсы, наверстывали общеобразовалку. И все бы ничего, шоферюга даже сьездил на две недели весной во Львов, на родину своего незабвенного погрузчика, поучаствовать в соревнованиях и погулять по старому Лембергу, и даже занял там второе место, пропустив вперед лишь команду Московской Высшей Школы. И вдобавок приключился забавный эпизод, когда шоферюга, в парадной курсантской форме с комсомольским и знаками отличия за границу, ломанулся по ошибке в двери собора Святого Юра, приняв его за музей, но стоящий на входе высокий иезуит, глянув инквизиторским взглядом в распахнутые глаза молодца и увидев отблеск знания, дал знак войти, и следом тормознул двух веселых щирых хлопцев, вызвав их недовольство: «Краснюка впустив, а своих не хоче». Иезуит, наклонив голову, стал читать им вполголоса «Te Deum» и хлопчики ретировались, видимо не зря. В полутьме высокого собора шла служба, шоферюга постоял в благостном оцепенении и повернувшись на цыпочках, почти неслышно выскользнул на свет, поблагодарив иезуита, который молитвенно скрестил руки на груди. Потом была экскурсия по Лычаковой горе, пантеону австро-венгерской цивилизации, с крайними вкраплениями польских, русских и галичанских усыпальниц. Шоферюга, считающий немецкий язык естественным техническим языком, и имеющий по нему пятерку в институте, легко ориентировался в надписях надгробий. Вот ротмистр драгунского полка королевской армии с каменной драгунской каской на плите, вот папаша его, капельмейстер того же полка, пережил сына до 1924 года. Вот мадам вдова, пережившая восемь мужей, с чугунным крестом, от рыжей ржавчины похожим на деревянный. Вот советский генерал с видом рокового Командора. Вот его, примостившаяся на краю той же плиты, ангелоподобная чересчур молодая жена, скрестившая ноги в коротком платьице, мало похожем на одеяние донны Анны. Ну и польские надписи, как всегда, временные на этой земле.
