Я лежал, чувствуя множество тонких веток, упирающихся в мой затылок и виски. Как мне было противно, что вместе со льдом и ветром на меня взъелись и кусты, а может, уже и деревья со снегом. Лежал и, кажется, плакал. А ветер и лёд бушевали под тёмным небом, ржали и опьяняли друг друга, ускоряя свои обороты и становясь плотней и грубей. Так продолжалось еще два дня. Два дня под кустом, под которым с каждым новым часом видимость уменьшалась. Становилось меньше места, меньше воздуха. Я лежал, прижатым потяжелевшим животом и ждал, когда шум за слоем снега прекратиться.

         После ветер лишь издевательски поддувал в спину, а лёд неожиданно лез в глаза. Они вечно сбегали, не давая мне достойно ответить. Я делал всё, что умел и до чего мог додуматься, — бегал за ними и от них, хватал их и швырял, развеивал и прятался. Они то отдалялись от этого, и я радовался, то не прекращали при всех попытках и желании, от чего я впадал в отчаяние. В их царстве они могли себя вести как им угодно, а я был гостем, которого не ждали, но который пришёлся как раз в шуты.

         Так продолжалось очень долгое время. Затишья и битвы в любое время суток, при любом освещении, в разных местах. Нагоняли в поле, били в затылок на ручье, сбрасывали с ветвей и доставали под снегом. Я не переставал сопротивляться их травле. Мои битвы по вечерам, когда ветер и лёд особенно заводились, продолжались с каждым разом всё дольше. Бывало, они отступали, и я мог насладиться покоем. Было и худо, когда несколько дней подряд я не мог их угомонить. Метался с ними по деревьям; колотил их не меньше, чем они меня; пробегал за ними такие дальние расстояния, что я бы не проходил и за весь день пешком. В конечном итоге это ни к чему не привело.