Мой отец – иерей (или если будет угодно – просто батюшка) Церкви Вознесения Христова, чьи матово-чёрные с золотыми вкраплениями купола можно увидеть из окна моей комнаты в нашей квартире на третьем этаже.

Отец, как отец: мужик 40+, который не имеет ни малейшего представления о том, как общаться с дочерью; у него едва заметное пузико и дьявольски добрые глаза.

Когда-то, прожив четверть своего беспокойного века, папа, будучи тогда простым диаконом, проходившим практику в одной из церквей в Ленобласти, повстречал милую и чистую (как гласит история) девушку.

Это была любовь. ЛЮБОВЬ от первого и до последнего дуновения ладана.

С девушкой этой они обвенчались, поженились и стали жить-поживать.

Когда ему было тридцать или чуть больше, девушка эта родила ему дочь, и он стал отцом; обрадовался, а потом вспомнил, что и так отец. Отец Михаил.

Отец Михаил, помешанный на своих прихожанах настолько, что практически живёт в своём храме. Отец Михаил – мой личный Иисус в семейных трусах, которого я вижу каждый вечер в коридоре, выходя из душа.

Оставим ненадолго моего отца и перенесёмся в тихое скудное на солнечные лучи питерское утро.

Мама в очередной раз приготовила мне четыре гренки с чаем и сказала, что я не выйду из-за стола, пока не съем хотя бы половину из них.

— Серафима, ты чего так рано легла вчера? — спрашивает мама.

Раньше мама была совсем миниатюрной и только в последние годы стала набирать вес.