Я толкаю её в провал. Это легко – души ничего не весят. Она летит в пустоту, её крик слабо отзывается, но тут же гаснет. Криков нет в пустоте.
Я закрываю дверь, и дверь мутнеет, выцветает, провала нет, и ничего для этой душонки больше нет. Самое страшное для её души свершилось: она познала слово «навсегда», только рассказать или пожаловаться никому не сможет. И ничего уже не сможет.
Никогда.