Наверное, я могу отбиться. Но я не хочу. Не хочу даже пробовать. Смерть – это пока единственное, что даёт мне ощутить чуть больше, чем я чувствую каждый день с минуты своего сотворения.

            Я знаю, что взывать смысла нет, но всё же не удерживаюсь от шёпота, когда меня привязывают к костру:

–Боже, ну за что ты так со мной?..

            В груди зреет и пульсирует что-то. Точно не сердце. Досада? Нет, не досада. У досады нет таких когтей, нет такой ноющей боли от неё. Это что-то иное, что-то сильнее меня.

***

            Как змея поднимает голову, как формируется снежный ком, как набирает силу волна, прежде, чем накрыть берег… да, теперь я это чувствовала в себе, теперь, когда по рваному платью моему побежало пламя, я чувствовала всё это в себе.

            Зарождалось что-то могучее и бешеное, шевелилось, шумело, прорывалось, как будто бы сквозь вечную маску проступали…

            Слёзы. Настоящие слёзы. Слёзы, обретшие имя и форму моего дара. Самого досадного дара, которому можно покровительствовать. Тому, который давно травил человечество, но делал это хаотично, так как не имел покровителя – теперь я это видела, чувствовала.

            Если бы я имела крылья когда-нибудь, я бы ощутила, наверное, как они расправляются за моей спиной и сила толкает меня вверх, к самому жестокому небу. Но у меня не было крыльев. До недавнего времени у меня не было ничего, даже дара, которому я могла бы покровительствовать.