У Афины от гнева перехватывает дыхание, но тут неожиданно вступает Гермес. Недаром он известный оратор – стелет мягко, старается никого не задеть!

–Мой царь, – Гермес угодливо склоняет голову, – Посейдон имел право поступить со смертной так, как ему угодно, если это право дано ему тобой, великий! Но и эту смертную понять можно. Она испугалась, сглупила, сопротивлялась богу, словно он смертный! Она молода, мой царь, может быть, следует её простить за то, что она вбежала в храм Афины?

–Она осквернила храм моей дочери! – грохочет Зевс.

–Именно! – Афина отталкивает Гермеса, мысленно обещая себе ему как-нибудь припомнить эту речь, – это мой храм! И я не желаю карать Медузу за это!

            Афина сначала хотела добиться справедливости для неё, но теперь речь уже не шла. Будь на месте Посейдона ненавидимый всеми Арес или кто-то из божков поменьше, может быть, и сработало бы. Но Посейдон – брат Зевса, и так как Зевс уже почти враждует с другим своим братом Аидом, то этого потерять не захочет.

            И Афина, зная это, хочет хотя бы защитить Медузу, ведь известно: кто-то должен быть виноват, и поскольку вина не может лечь на Посейдона, она ляжет на Медузу.

–Твой? – переспрашивает Зевс свирепо. – У тебя нет ничего твоего. Всё твоё ­– моё!

            Гера, всё такая же холодная, цедит насмешливо:

–Вот тебе, деточка, любимый отец!

            Но в глазах её мелькает сочувствие и Афина не злится на Геру. Она замечает взгляд Афродиты – торжествующий, и запоминает и его.