Как оказалось, ей самой было что рассказать про самоубийство. Вот уж совпадение — в два часа ночи наткнуться на человека, который не только понимает тебя, не боится и слушает, но и имеет просто чудовищный опыт нахождения на куда более низком уровне спирали. Она рассказала мне о том, как вызвала передозировку антидепрессантами прямо во время смены; как резала своё тело, из-за чего теперь вся её кожа усыпана глубокими ранами; и как наблюдалась у психиатра, пока полицейские сторожили её во время сеансов. Наслушавшись, я понял, насколько же никчёмны мои собственные переживания. А ведь так сразу и не скажешь, что перед тобой сидит настолько травмированный, поломанный жизнью человек, который скрывает в сердце ад куда больших масштабов.

На её откровения я ответил своими, предупредив, что моя история — всего лишь дешёвый сценарий глупого ситкома. А затем рассказал ей абсолютно обо всем, что произошло со мной за последний месяц и привело меня в то состояние, в котором она наблюдает меня сейчас. Я говорил долго, стараясь учесть все подробности и ничего не скрывать. Она налила себе кофе, уселась поудобнее и слушала внимательно, хотя я для неё был всего лишь случайным незнакомцем с улицы. Пару раз я чуть не заплакал, но быстро взял себя в руки и спокойно выдохнул, завершив словами: и вот я здесь. Грёбаный Холден Колфилд припёрся пить кофе и жаловаться, насколько же ему стыдно, мерзко и погано на душе. Так погано, как не было никогда за всю жизнь.

Некоторое время она смотрела на меня молча, не зная, что сказать. А потом, видимо, решила перебить мою историю охапкой своих. И каждая из них была настолько кошмарной по описанию, что под конец я удивился, как можно вообще рассказывать о подобном столь непринужденно. Её любовные и не очень истории были полны жестокости, манипуляций, абьюза, крови, измен, расставаний, настолько порой аморальных и мерзких вещей, что я даже не хочу излагать их здесь. И ведь ей всего восемнадцать лет! Боже мой, разве это нормальная личная жизнь? Мне казалось, что подобные истории существуют только в рамках фантазии какого-нибудь Люцифера Валентайна, а не приятной девушки, продающей кофе в ночную смену. В общем, я был малость шокирован, когда осознал, что за человек сейчас передо мной и через что ему пришлось пройти. Да, наверное, мне стало искренне её жаль, хотя она явно не нуждалась в моём сочувствии. Она просто продолжала рассказывать, а я всё ждал, настанет ли предел этим мучениям. Моя эмпатичная натура явно не была готова к подобным спонтанным, откровенным беседам.

Закончив свой рассказ, она вернулась к моей персоне и попробовала взглянуть на ситуацию со стороны, сразу заявив, что проблема вообще не стоит таких радикальных мер, как самоубийство. А после она внезапно встала на мою сторону, чего я вообще никак не мог ожидать, поскольку считал тогда и считаю до сих пор себя и только себя виноватым в случившемся. Но её взгляд отличался особой добротой и странным пониманием ситуации: она простила мои ошибки, не назвала меня кретином и предложила вернуться к ней, когда найду более весомую причину убить себя. Она легко могла согласиться с тем, как я казнил себя во время рассказа, учитывая её собственный, гораздо более болезненный опыт. Однако этого не случилось — она не сказала обо мне ни единого плохого слова, хотя я этого заслуживаю. Под конец я спросил, что мне теперь делать? А она посоветовала просто пойти домой, принять ситуацию, приготовить себе что-нибудь поесть и уснуть, потому что всё это вообще не стоит того, чтобы умирать.

— Оказалось, что я такой же мудак, как и все остальные, — сказал я перед тем, как мы разошлись. — А ведь я всегда мечтал не быть таким.

— Да уж, все люди мрази, — улыбнулась она, затягиваясь электронной сигаретой. — Добро пожаловать.

Я вернулся домой ближе к трём часам ночи, после чего сразу же начал писать этот… путевой очерк? Можно ли это так назвать? Сейчас часы уже показывают шесть утра — у меня завтра пары, но я никуда не пойду, потому что снотворное разрывает мою голову, а простуда только набирает обороты, сокрушая тело ознобом. Ну и для кого я писал предсмертную записку, а? Остаётся лишь надеяться, что снотворное всё-таки сработает, и к тому моменту, как все будут читать это, я уже разучусь дышать. Зато теперь я точно знаю к кому идти, если вдруг захочу повторить попытку и умереть наверняка — антидепрессантов хватит на нас обоих.

Ну так что, хватит с тебя самоизнасилования? Достаточно ты страдал?